Тень и Коготь

Пораженный красотою садов, я далеко не сразу заметил, что над ними не возвышается ни одной башни. Над вершинами деревьев виднелись лишь парящие птицы да облака, а еще выше – старое солнце и бледные звезды, словно все мы забрели в некую божественную, неземную дикую глушь. Но вот мы взошли на гребень земляного вала куда прекраснее любой из кобальтово-синих волн Уробороса, и… От неожиданности у меня перехватило дыхание. Впереди, прямо у наших ног, разверзся огромный провал. Однако, пусть я и называю его провалом, он был ничуть не похож на темную бездну, как правило ассоциирующуюся у любого с сим словом. Скорее то был обширный грот, полный фонтанов, ночных цветов, а также людей, наряженных куда ярче, куда ослепительнее любого цветка, неспешно прогуливавшихся у воды и сплетничавших меж собой под его сенью.

В тот же миг из глубин памяти – будто свет, хлынувший в усыпальницу сквозь брешь в обвалившейся стене – всплыло множество воспоминаний об Обители Абсолюта, унаследованных от Теклы и неразрывно сросшихся с моей собственной памятью. Вдобавок я наконец понял, что подразумевалось в пьесе доктора и во многих рассказах Теклы, хотя прямо она об этом ни разу не говорила: исполинский дворец целиком находился под землей – вернее, крыши и стены его покрывал толстый слой земли, благоустроенной и засаженной всевозможными растениями, так что все это время мы находились прямо над средоточием власти Автарха, тогда как я полагал, будто до него еще идти и идти.

Ни в этот грот, несомненно ведущий в палаты, вовсе не подходящие для содержания заключенных, ни в любой из еще пары дюжин, попавшихся нам на пути, мы не спустились. Но вот наконец впереди показался еще один, гораздо мрачнее прочих, хотя нисколько не уступавший им в красоте. Ступени лестницы, по которой мы сошли в него, были вытесаны из темного камня так, что очень напоминали естественные уступы в скале – неправильной формы, порой изрядно коварные. Со свода капало; верхние части рукотворного подземелья, куда проникала малая толика солнца, сплошь заросли папоротниками и темно-зеленым плющом. В глубине его, этак тысячей ступеней ниже, на стенах красовались россыпи подземных грибов: одни фосфоресцировали, от других веяло странным, своеобразным запахом гнили, некоторые напоминали с виду сказочные фаллические фетиши.

Посреди этого сумрачного сада, поддерживаемые особыми козлами, позеленевшие от патины, висели в ряд медные гонги. Мне показалось, будто, согласно изначальному замыслу, они должны звенеть на ветру, хотя ветру здесь, под землей, взяться было неоткуда.

По крайней мере, так я полагал, пока один из преторианцев не распахнул массивную дверь из бронзы и источенных червями досок в темной каменной стене. Из-за двери дохнуло прохладной сушью, и тут-то, на сквозняке, гонги качнулись, зазвенели так ладно, что их перезвон казался мелодией, сложенной неким безвестным музыкантом, чьи помыслы ныне томились здесь в заточении.

Оглядев гонги (чему преторианцы не воспрепятствовали), я снова увидел самое меньшее четыре десятка статуй, следовавших за нами через сады. Теперь они, окружив провал кольцом, наконец-то замерли без движения и взирали на нас с высоты, будто фриз из кенотафов.

По-видимому, неосознанно приписав незнакомому месту порядки, заведенные в наших темницах, я ожидал, что окажусь единственным обитателем крохотной камеры. Чего-либо еще более несхожего с истинным положением дел вообразить было бы невозможно. За дверью оказался вовсе не коридор с двумя рядами узких дверей, но просторная, устланная ковром галерея с еще одной дверью в дальнем конце. У этой второй двери несли караул гастаты с пламенеющими копьями. По приказу одного из преторианцев они распахнули двери. За дверьми находилась просторное, полутемное, лишенное какого-либо убранства подземелье с на удивление низкими потолками. На полу в разных его частях располагались несколько дюжин человек – чаще всего поодиночке, однако встречались среди них и пары, и даже группы. Семьи занимали ниши в стенах либо укрывались от чужих глаз за сооруженными из тряпья ширмами.

Туда-то нас и втолкнули. Точнее, втолкнули меня, а злосчастного Иону попросту бросили. Я, как сумел, подхватил его на лету и, по крайней мере, уберег друга от удара головой об пол, и в этот миг дверь позади с громким стуком захлопнулась.

XV Блуждающие огни