Тень и Коготь

– К несчастью это. Просто ужас к какому. Ты разве не знаешь?

Обернувшись и опустив взгляд, я обнаружил позади девочку с блестящими полночно-темными глазами, казавшимися слишком большими для ее бледного личика.

– Что именно, госпожа? Что именно к несчастью?

– Брать себе, что найдешь на полу. За потерянным после приходят. А отчего ты одет в черное?

– Это цвет сажи, тот, что чернее черного. Протяни сюда руку, я тебе покажу. Видишь, ладонь будто бы исчезает, когда я прикрываю ее краем плаща?

Крохотная и все же казавшаяся слишком большой для этаких хрупких плеч головка девочки склонилась в серьезном кивке.

– Черное носят могильщики. Ты тоже хоронишь людей? Когда хоронили навигатора, за ним следом ехали черные повозки, шли люди в черных одеждах. Тебе доводилось бывать на таких похоронах?

Я присел перед нею на корточки, чтоб проще было смотреть в ее серьезное, без тени улыбки личико.

– Нет, госпожа, на похороны одежд цвета сажи не надевают, опасаясь быть принятыми за моих собратьев по гильдии и, весьма вероятно, запятнать репутацию умершего. А вот эта шаль… взгляни, какая красивая. Ты ведь о ней говорила? Отчего же такая находка – к несчастью?

Девочка закивала.

– Такие вещи остаются на полу после прихода хлыстов. Их положено пропихивать под дверь, сквозь щель у порога, не то они вернутся за потерянным.

Взгляд ее скользнул по шраму, пересекавшему мою правую щеку.

Я коснулся щеки.

– Хлысты… те самые, кто это сделал? Кто они? Я видел зеленое лицо в темноте…

– Я тоже. – В смехе девочки послышался перезвон колокольчиков. – Я думала, оно меня съест.

– Но вспоминать о нем тебе, кажется, ничуть не страшно?

– Мама говорит: что видишь в темноте – пустяки, оно почти всякий раз разное. А вот хлысты бьют больно, и потому она меня за спиной держит, между нею самой и стенкой. Твой друг просыпается. Отчего у тебя вид такой чудной?

(Мне вспомнилось, как мы дружно хохочем – трое юношей и еще две девицы, примерно мои ровесницы. Гибер подает мне плеть из витой медной проволоки на увесистой рукояти, Лолиан готовит к забаве жар-птицу, которую собирался вертеть на длинном шнуре…)

– Севериан! – окликнул меня Иона.

Я поспешил к нему.

– Как хорошо, что ты здесь, – сказал он после того, как я присел рядом. – Мне уж подумалось… будто ты ушел.

– Отсюда не так-то просто уйти, если ты вдруг позабыл.

– Да, да… теперь вспоминаю. А знаешь, Севериан, как называется это место? Мне вчера рассказали. Аванзала… хотя тебе это, вижу, уже известно.

– Нет.

– Но ты же кивнул.

– Я вспомнил название, как только ты произнес его, и сразу понял: да, так и есть. Я… то есть Текла, похоже, бывала здесь. И никогда не считала это подземелье странным местом для устройства тюрьмы – надо полагать, оттого, что других тюрем не видела, пока не очутилась в нашей башне, – но вот меня оно здорово удивляет. Одиночные камеры или хотя бы несколько обособленных помещений, на мой взгляд, намного практичнее… однако, может быть, все это лишь предрассудки.

Иона уперся руками в пол, приподнялся и сел, привалившись спиной к стене. Смуглое от загара, лицо его побледнело, заблестело от пота.

– Ты разве не понимаешь, каким образом все это устроили? Погляди вокруг.

Оглядевшись, я не увидел вокруг ничего нового. Просторное помещение, тусклые светильники в потолке…

– Все это были апартаменты, а то и не одни. Апартаменты из нескольких комнат. Потом стены снесли, а поверх старых полов настелили новый, единообразный. А сверху – наверняка навесной фальш-потолок. Если приподнять одну из этих панелей, увидишь за ним прежний, первоначальный.

Я поднялся во весь рост и попробовал подтолкнуть кверху одну из прямоугольных панелей. Достать до нее я достал, однако для хорошего толчка мне не хватило роста. Тогда все та же девочка, наблюдавшая за нами с расстояния в десяток шагов и, несомненно, вслушивавшаяся в каждое слово, сказала:

– Подними меня, а я подниму панель.

С этим она подбежала к нам. Приподняв ее, я убедился, что, обхватив ладонями тонкую талию, без труда подниму ребенка и над головой. Две-три секунды ее крохотные ручонки трудились над прямоугольником потолочной панели, и наконец панель подалась, обрушив на нас целую лавину пыли. Над панелью оказалась решетка из тонких металлических прутьев, а за ними виднелся сводчатый потолок, богато украшенный лепниной и изрядно облупленной росписью с изображением птиц в облаках. Тут руки девчонки ослабли, панель, снова обдав нас пылью, опустилась на место, и смотреть стало не на что.

Целой и невредимой опустив девочку на пол, я вновь повернулся к Ионе.

– Ты прав. Там, над этим потолком, есть еще один, старый, для помещения куда меньшего. Но как ты об этом узнал?

– Просто поговорив с этими людьми накануне.

Подняв руки – стальную ладонь и ладонь из плоти и крови, – он сделал вид, будто протирает глаза.

– Спровадь девочку прочь, ладно?

Я велел девчонке возвращаться к матери, но, подозреваю, она попросту пересекла помещение поперек, а после в обход, вдоль стенки, вернулась назад, чтобы не упустить ни слова.