Тень и Коготь

– Такое ощущение, будто я просыпаюсь, – сказал Иона. – Кажется, вчера я говорил, что опасаюсь лишиться рассудка. Так вот, сейчас я, наоборот, прихожу в разум, а это нисколько не лучше и даже хуже.

До этого он сидел поверх холщового тюфяка, на котором спал, теперь же обмяк, привалившись к стене в той же позе, в какой мне однажды попался на глаза сидящий спиною к дереву труп.

– На борту корабля я обычно читал, – продолжал он. – И как-то раз прочел одну историю… впрочем, тебе о ней вряд ли что-либо известно – ведь сколько хилиад с тех пор минуло…

– Очевидно, да, – согласился я.

– История та совершенно не походила на то, что здесь происходит, но… сколько же общего! Куча пустячных курьезных обычаев и обыкновений, причем некоторые на поверку не так уж пустячны. Странные традиции, странные законы… словом, я попросил корабль подобрать мне еще что-либо подобное.

На лбу его до сих пор поблескивали капельки пота, и я, решив, что он заговаривается, отер лоб Ионы лоскутом фланели, который носил с собой для ухода за клинком меча.

– Наследные правители, наследные подданные, чиновники самых невообразимых мастей. Копейщики с длинными седыми усами. – На губах Ионы мелькнула тень прежней ироничной улыбки. – «Белый Конь едет вниз по кочерге. Того и гляди упадет», – говорилось в записной книжке Короля.

В дальнем углу подземелья, у дверей, поднялась суматоха. Спавшие либо негромко беседовавшие меж собой заключенные один за другим поднимались и шли туда. Очевидно, решив, что и я направлюсь следом за всеми, Иона стиснул мое плечо пальцами левой руки, показавшейся мне слабой, как женская.

– Но исходно все было совсем иначе. – В его дрожащем голосе зазвучали стальные нотки. – Король, Севериан, избирался на Марсовом Поле и своей волей возводил подданных в графское достоинство. То были так называемые Темные века. Лишь вольный житель Ломбардии мог стать бароном.

– Еду принесли! – сообщила возникшая рядом словно из ниоткуда девочка, которую я поднимал к потолку. – Вы идете?

– Пойду, раздобуду чего-нибудь на нашу долю, – сказал я, поднимаясь на ноги. – Может, после еды тебе станет получше.

– За долгое время все это слишком прочно въелось в умы, – сказал Иона мне вслед. – Люди не знают, что…

Заключенные один за другим шли назад, бережно держа на локте небольшие ковриги хлеба. К тому времени, как я дошел до дверей, толпа поредела, и я сумел разглядеть, что двери отворены. За дверьми, в коридоре, стоял на страже серебристой тележки служитель в крахмальном колпаке из белой кисеи. Заключенные, выходя за порог аванзалы, обступали его кольцом, и я, последовав их примеру, ненадолго почувствовал себя свободным.

Однако сия иллюзия вскоре развеялась в прах. В обоих концах коридора, преграждая путь дальше, стояли гастаты, а еще двое загородили скрещенными копьями двери в Кладезь Зеленых Курантов.

Кто-то коснулся моего локтя. Обернувшись, я обнаружил рядом седовласую Никарету.

– Непременно возьми что-нибудь, – сказала она. – Если не для себя, то для друга. Не бывало еще такого, чтоб еды хватило на всех.

Кивком поблагодарив ее, я через головы нескольких человек дотянулся до тележки и сумел ухватить пару липких ковриг.

– А часто ли нас кормят?

– Дважды в день. Вчера вас привели вскоре после второго раза. Все мы стараемся лишку не брать, но еды все равно недостаточно.

– Да это же сладкие булки, – сказал я, слизнув с кончиков пальцев сахарную глазурь, приправленную лимоном с мускатным орехом и имбирем.

Старуха кивнула.

– Как всегда, – подтвердила она, – хотя пекут их день ото дня по-разному. Вон там, в серебряном кофейнике, кофе, а на нижнем ярусе тележки можно взять кружку. Большинство тех, кто здесь заточен, кофе не любят, а потому и не пьют. По-моему, некоторые даже не знают, что это такое.

Сладкие булки разобрали, и заключенные, кроме нас с Никаретой, вновь удалились в подземелье с низкими потолками. Я, взяв с нижнего яруса тележки кружку, наполнил ее из кофейника. Кофе оказался весьма и весьма крепким, горячим, черным, как деготь, и щедро, до густоты, сдобренным медом с нотками чабреца.

– Разве ты не собираешься пить его?

– Ионе хочу отнести. Они не станут возражать, если я чашку с собой возьму?

– Вряд ли, – ответила Никарета, однако тут же едва заметно указала кивком на солдат.

Гастаты взяли копья на изготовку; пламя на остриях запылало ярче. Мы с Никаретой вернулись в аванзалу, и двери захлопнулись за нашими спинами, едва мы переступили порог.

Напомнив Никарете о том, что накануне она говорила, будто находится здесь по собственной воле, я спросил, известно ли ей, отчего заключенных балуют сдобными булками и кофе с далекого юга.

– Ты же сам знаешь, – отвечала она, – я по голосу слышу.

– Нет. Вот Иона, думаю, знает.