Тень Химавата

Внезапно дверь сарая распахнулась. Солнце ударило по глазам. В потоке света показался черный силуэт. Человек приблизился, присел на корточки, подергал веревки на ногах, проверяя крепость пут.

– Друг, – обратился к нему Иешуа, не теряя надежды, что ошибается в намерениях селян, – зачем я вам нужен?

Тот удивленно уставился. Затем улыбнулся неожиданно доброй и открытой улыбкой. Провел ладонью по шее.

– Ты следующий, – ответил он на ломаном пайшачи. – Кали просит свежей крови.

Иешуа пришлось резко подвинуться в сторону, чтобы солнце не слепило. Снова голову пронзила острая боль. Нужно смотреть в глаза, только так произойдет контакт. Поймав взглядом зрачки парня, он сосредоточился.

Начал мысленно посылать команды: «Тыква в мешке… принеси сюда… никому ничего не говори…»

Улыбка сошла с лица крестьянина. Он встал, молча вышел из сарая.

Иешуа снова прильнул к щели. Тем временем жрец натянул привязанную к хоботу веревку и пошел по кругу. Слон начал медленно, с противным скрипом вращаться. Подвешенный человек корчился и вопил.

Казалось, крики лишь возбуждают крестьян. Они подскакивали к нему, чтобы отхватить ножом или серпом кусочек плоти. Большой кусок нельзя, иначе жертва сразу умрет.

Мучения несчастного закончились судорогами, сердце не выдержало пытки. Тогда жрец повернулся в сторону сарая и махнул рукой. Иешуа показалось, что он смотрит прямо на него.

Толпа деловито двинулась за новой жертвой.

Нестройный топот босых ног, возбужденные лица, смерть в глазах, дети улыбаются, для них это игра.

Иешуа запаниковал.

Неужели все так бездарно закончится? Крестьяне уже рядом, вот сейчас они войдут в сарай…

Дверь распахнулась. На пороге стоял парень с тыквой в руке.

«Подойди…» – про себя взмолился Иешуа.

Тот приблизился, разрезал ножом веревку.

Иешуа сунулся к тыкве кистью, скрюченной в птичью лапку.

Затекшие пальцы не слушаются. Ногтями цепляет деревянную пробку, никак не вытащить. Свет померк – дверной проем заполнили люди. Иешуа с утробным стоном укусил затычку, тянет зубами. Выплюнул. Жадно глотает теплую белую жидкость. Все. Темнота, беспамятство…

Он очнулся через два дня. Долго не мог открыть глаза, веки налились свинцом, хотя сознание вернулось – словно медленно, с трудом задвигались шестеренки ржавого механизма.

Чуть раздвинув веки, впустил свет сквозь ресницы. Одновременно включились слух и обоняние. Накрыла жуткая вонь. Тяжелое, нудное жужжание.

Он открыл глаза и сразу закрыл, содрогнувшись от того, что увидел: гниющую голову. Раззявленный в немом крике рот, мухи копошатся в глазах, верхняя часть черепа срезана, оттуда выползают многоножки.

Собравшись с духом, Иешуа поднялся на локте.

Он лежал внизу кучи из искромсанных человеческих тел, лишенных плоти, словно обглоданных. Некоторые гнили давно, их почти не было видно под роем мух и слепней. Кости с остатками мяса торчали из коричневой копошащейся жижи.

Грифы рвали клювами останки. Напуганная ожившим мертвецом птица отпрянула, бешено уставилась, раскрыв клюв с высунутым языком.

Иешуа вскочил, сделал, пошатываясь, несколько шагов, ноги вязли в гное. Не слыша себя – кажется, он стонет от омерзения, – начал карабкаться по трупам наверх, хватаясь за все, что попадет под руку.

Подтянулся на черном пучке волос, вырвал, снова упал в вязкое липкое месиво. Грифы расправили крылья, недовольно клекочут. Тяжело взлетев, уселись в двух шагах от живого человека, смотрят с ненавистью.

И вот он наверху.

Ошалев от страха, Иешуа рванул в чащу. Ветки били по лицу, он спотыкался о корни – плевать! На ходу рвал листья, обтирался. Иудей был готов бежать куда угодно – лишь бы подальше от зловещего оврага. Зеленая стена сомкнулась за спиной.

Впереди снова притаилась неизвестность.

2

Небо порозовело.

Трудно было сказать, что это – восход солнца или зарево пожара. Зенон напряженно всматривался в царящий на агоре хаос сквозь ветки шиповника.

Во время правления Раджувулы садом никто не занимался, поэтому он зарос кустарником. Диверсанты скрывались среди груш и апельсиновых деревьев. По шуму из соседних кварталов стратег понял, что восстание началось.

Со всех сторон к площади стекались саки, конные и пешие. Многие были ранены, кто-то шел сам, кого-то несли товарищи. Македонянин понимал, что сейчас в логово Раджувулы соваться нельзя – силы неравны, их передушат как слепых котят.

И ждал атаки Эрнака.

На краю агоры мрачно возвышалась виселица с трупами. Одни были свежие: хитоны грязные, но целые, лица не исклеваны птицами, кожа серая. Другие – полуистлевшие, в обрывках одежды – таращились пустыми глазницами на сад, уродливо свесив набок голову и распахнув черные дыры ртов.

Зенон облегченно вздохнул, не увидев среди них Шейду. Рядом с виселицей топтался привязанный цепью к столбу слон.

Все-таки наступал рассвет.