Тень Химавата

Обогнув флигель, гоплиты оказались на задворках. Навстречу в панике бежали слуги. Перепуганные люди выскакивали из дверей, лезли через окна, лишь бы не оставаться в запертом дворце вместе с отчаявшимися, озверевшими саками.

Македонянин увидел раскрытое окно цокольного этажа. Подпрыгнув, ухватился за мраморный подоконник. Товарищи подтолкнули снизу, потом вскарабкались сами.

Осмотрелись: полутемная комната, судя по стоящим вплотную друг к другу амфорам – зернохранилище. Осторожно выглянули за дверь – никого. В глубине дворца слышались крики и ругань, треск, шум передвигаемой мебели.

Прошли по коридору. В одной из комнат нашли старуху, мирно сидевшую за рукоделием. Чтобы та поняла, что они хотят, пришлось кричать в ухо. Пошамкав беззубым ртом, гречанка махнула рукой в нужную сторону.

Впереди топот ног, чужая речь.

Диверсанты юркнули в чулан, притаились, сжимая оружие. Стоило саку поравняться со входом, как Зенон с силой толкнул дверь ногой. Оглушенный воин повалился на пол. Гоплиты выскочили, набросились на остальных.

Со стороны портика доносились глухие удары тарана.

Часть восставших решила проникнуть во дворец через парадный вход, остальные последовали примеру гоплитов. Вскоре здание наполнилось звоном оружия, воплями раненых и победными криками.

Диверсанты вместе с горожанами продвигались к тюрьме, прочесывая зал за залом. Приходилось драться в каждом коридоре, в каждой комнате. Зарезанных саков выносили на агору, сваливали в кучу.

Вскоре все было кончено.

Гоплиты услышали рев торжествующей толпы.

В одном из залов они все-таки нарвались на засаду. С высоких пьедесталов на схватку равнодушно взирали греческие философы.

Зенон сцепился с полуголым, покрытым татуировками степняком. Он сделал выпад, но сак увернулся, а копис македонянина сломался, попав в щель между мраморным бюстом и постаментом.

Обхватив стратега, сак повалил его на пол, взял на удушающий захват. Тот старался вырваться, но силач крепко держал его. Комната поплыла перед глазами македонянина, еще секунда и…

Внезапно степняк отпустил его, повалился набок. Боевой товарищ помог Зенону встать. Кровь с бронзового канделябра в его руке капала на мраморный пол.

Тюрьма располагалась сразу за кухней.

Отодвинув засов, диверсанты вошли в сырое помещение с низким потолком. В нос ударил резкий запах грязных тел и нечистот. Когда глаза привыкли к темноте, они различили фигуры. Одни узники были прикованы цепью к кольцам в стене, другие сидели или лежали с колодками на ногах.

Поняв, что вошедшие люди не саки, люди зашевелились. Протягивали руки, что-то шептали…

Шейду нашли в углу лежащей без сознания на гнилой соломенной подстилке. Разворотив замок цепи топором, Зенон подхватил ее и вынес на свет.

Апаритку трудно было узнать: исхудалая, все тело в кровоподтеках, один глаз заплыл, сломанные пальцы на правой руке опухли, а вместо ногтей кровавое месиво.

Ком подкатил к горлу стратега. Он бережно понес ее к выходу из дворца. Мимо проходили возбужденные греки, потрясали оружием, оглашая залы радостными криками. Зенон не слышал и не видел их.

Он всматривался в лицо Шейды, пытаясь уловить признаки жизни.

3

Добравшись до дома Гурия, Иешуа несколько дней приходил в себя.

Жуткая деревня капаликов не шла у него из головы. Первой же ночью ему приснился парень из сарая. Добрая улыбка делалась все шире, потом кожа вокруг рта съежилась, провалилась, обнажив зубы. И вдруг вырос крючковатый клюв свинцового цвета, а шея обросла коричневым пухом. Гриф смотрел на него немигающим черным глазом, слегка повернув голову. Потом она начала расти, стала огромной. Птица резко наклонилась над ним и открыла клюв. Из горла вместе с волной смрада вырвался жуткий клекот…

Иешуа резко сел на тюфяке, задохнувшись от накатившего страха. Когда понял, где он, успокоился, снова лег между спавшими вповалку членами большой семьи Гурия.

Кошмар продолжал мучить его каждую ночь. О походе в Кашмир не могло быть и речи: ему нужно восстановиться после приема сомы, ведь он несколько дней балансировал между жизнью и смертью.

После того, как Иешуа выпил зелье, самые важные ритмы организма – дыхание и сердцебиение – замедлились настолько, что еще живого иудея сочли трупом.

Сначала его все-таки за ноги приволокли к дубу. Чтобы привести в чувство, стали бить. Кожа Иешуа, почти лишенная кровотока, за несколько минут побледнела, потеряла чувствительность, а черты лица осунулись. Жрец недоуменно приложил ухо к его груди. Потом встал и со злостью пнул неподвижное тело ногой: племени не нужен мертвый млеччха.

Тогда схватили парня, который принес тыкву. Тот лишь озирался по сторонам, не понимая, что вызвало гнев соплеменников. Несмотря на мольбы жены и детей, его раздели и привязали к слону. Беднягу постигла та же участь, что и предыдущую жертву.

Иудея оттащили на свалку в овраге, куда племя сбрасывало останки убитых во время ритуалов людей…