Тень Мазепы. Украинская нация в эпоху Гоголя

Малороссийский художник Аполлон Мокрицкий нашел, будто «в Житомире половину населения составляют евреи»[857]. Ровно представился Костомарову «иудейским городком»[858]. «Евреев пропасть, да где их нет?»[859] – запишет князь Долгорукий, в 1810 году приехавший в Корсунь. «Какое множество здесь жидов! Просто ужас!» – восклицает Иван Аксаков. Это слова из его письма, отправленного Иваном Сергеевичем 29 сентября 1855 года из Умани. Той самой Умани, где всё еврейское население было вырезано по меньшей мере дважды – во время Хмельнитчины в 1648-м и при взятии Умани гайдамаками Зализняка и Гонты в 1768-м.

Еще в XVIII веке евреи в Англии и Германии начали отказываться от своего традиционного, довольно замкнутого образа жизни. Они стали носить парики и модное европейское платье, учить английский, французский, немецкий, чтобы не только вести дела, но и общаться с европейцами на их языке, читать их газеты и книги. Немецкий еврей Мозес (Моисей) Мендельсон к ужасу консервативных соплеменников перевел Тору на немецкий язык. В Берлине открылась «вольная еврейская школа», где учили светским наукам, необходимым современному человеку. Один из учеников Мендельсона, Давид Фридлендер, дошел до того, что потребовал перевести богослужение в синагоге на немецкий язык и «вычеркнуть из молитвенника упоминание о Сионе и Иерусалиме»[860]. Своим отечеством он считал Германию, точнее – Прусское королевство, а не далекую, населенную арабами Палестину.

Совсем по-другому жили евреи в Российской империи. Дело не столько в отсталости, сколько в исторической памяти. Хмельнитчина заставила польских евреев задуматься о конце света. Казалось, что хуже уже не будет и скоро надо ожидать прихода Мессии. И Мессия пришел, но, как это и бывает в таких случаях, оказался обманщиком[861]. Саббатай Цеви обещал восстановить Иерусалим и весь Израиль, а сам, в конце концов, перешел в ислам и под именем Мухаммад-Эфенди стал привратником султанского дворца в Адрианополе[862]. Другой лжемессия, Яков Франк, перешел в христианство, приняв имя Иосифа. Правда, польские христиане своим его не признали и даже посадили в тюрьму, откуда его освободила русская армия. Последние годы жизни этот «пророк» провел в Германии, где носил титул «барона Оффенбахского»[863].

Евреи, разочаровавшись в скором избавлении от несчастий, снова погрузились в изучение Талмуда. Религиозность евреев Восточной Европы, их возвращение к священным книгам, говорили вовсе не о застое или упадке национальной мысли. Напротив, XVIII век принес еврейскому народу новое религиозное учение – хасидизм. Его проповедовал чудотворец Израиль Бешт (Исраэль бен Элиэзер Баал-Шем-Тов). Он жил в Галиции и Подолии, исцелял больных, проповедовал на рынках и площадях местечек. У Бешта нашлось много последователей, в основном – среди экспансивных и мистически настроенных людей, а таких было много. Хасидизм особенно быстро распространялся на Западной Украине: в Подолии, на Волыни и на правобережье Днепра. Против хасидов выступили евреи-традиционалисты – «миснагиды»[864], так что духовная, интеллектуальная борьба хасидов с миснагидами продолжалась много десятилетий. Но стороннему наблюдателю она была почти неизвестна и неинтересна. Русские и украинцы не слишком различали тех и других. Для них и те и другие были просто «жидами», «христопродавцами».

В осажденной крепости

Причину юдофобии определил и сформулировал автор книги «Эсфирь», написанной между серединой V и последней третью II веков до нашей эры: «Есть один народ, рассеянный по всем областям твоего царства среди других народов. Законы у этих людей совсем не такие, как у прочих народов»[865]. Евреи жили в своем мире, как в окруженной врагами крепости. История не раз подтверждала эти опасения. На Украине еще были живы свидетели Колиивщины, уцелевшие от гайдамацких ножей. Евреи Северо-Западного края тоже не могли жить спокойно, ведь и поляки, белорусы, литовцы не были им друзьями: «Ненависть к жидам в литовском крестьянине сильнее всех других страстей»[866], – писал Фаддей Булгарин.

Со своей стороны, евреи в большинстве своем не стремились к ассимиляции, интеграции, «просвещению». Еще в начале 1860-х многие считали, будто учить даже русский язык – большой грех. Русским и польским владели настолько, чтобы можно было вести деловые переговоры, не больше. Жители местечек в Подолии, на Волыни, в Полесье так редко сталкивались с гоями, что могли вовсе обойтись без чужих языков[867]. Общались друг с другом на идиш, а молитвы читали на иврите.

« – Ты жид? – спросил полковник.

– Нет, я немец, – отвечал мальчик.

– Врешь! Ты говоришь как жид, смотришь как жид…»[868] – восклицает один из героев романа Евгения Гребенки «Чайковский».