Тень Мазепы. Украинская нация в эпоху Гоголя

Наконец, миграции населения между южной и северо-восточной Русью продолжались и в XIV–XV веках. Антон Горский, один из крупнейших сейчас специалистов по истории Руси XIV века, считает, что именно переход «служилых людей» (бояр с вооруженной челядью) из Черниговского и Киевского княжеств привел к усилению военной мощи Московского княжества еще во времена князя Даниила Александровича, отца Ивана Калиты и Юрия Московского[1082]: «Сегодня это может представляться как своеобразная передача Москве “эстафеты” древней столицей – Киевом, Черниговом – вторым по значению центром Южной Руси домонгольского периода…»[1083]. Но и позднее многие бояре переходили на службу от Великого князя Литовского к Великому князю Московскому, как это сделали Одоевские, Оболенские, Воротынские. Переходили с многочисленными холопами, с землями, населенными крестьянами. Все эти миграции определили близость, даже общность генофонда русских и украинцев.

А вот заселение Русского Севера начинали еще в XII веке новгородцы, которые до второй половины XV века сохраняли даже политическую независимость. Они, возможно, и принесли на земли современных Архангельской и Вологодской областей генофонд, несколько отличный от общерусского, но близкий к генофонду народов Прибалтики, Скандинавии, Центральной Европы. Или же, как предполагают ученые, этот генофонд сформировался в результате слияния пришлых славян с палеоевропейским населением севера Восточной Европы. В любом случае идея о финском происхождении русского народа совершенно опровергается современной наукой.

Угрюмый край

Так неужели всё дело в исторической ошибке, в заблуждении, которое так легко исправить? Легко зайти на сайт, скажем, проекта «Русский генофонд» и узнать, что русские, украинцы и поляки напрасно проливали братскую кровь. Мы и внешне похожи друг на друга, потому что в самом деле происходим от общих предков. Увы, наука не может положить предел вражде именно потому, что национальная принадлежность определяется не генами, а воспитанием и культурой. Генетика помогает нам лучше узнать свое и чужое этническое прошлое, но не в силах изменить ход истории.

Ромен Гари говорил о себе: «У меня нет ни капли французской крови, но в моих жилах течет кровь Франции». То же самое мог бы сказать о себе Георгий Эфрон. Князь Петр Иванович Багратион (грузин, возможно, с примесью персидской «крови»), судя по его письмам, был, вне всякого сомнения, русским человеком. В наши дни его назвали бы «русским националистом». Такими же «русскими националистами» предстают Владимир Иванович Даль (сын обрусевшего датчанина и немки) и Орест Федорович Миллер («чистокровный» остзейский немец, воспитанный в русской православной семье). Под стать им и Анна Григорьевна Сниткина (в замужестве – Достоевская), которая была дочерью украинца Григория Снитко и Анны Марии Мильтопеус, шведки из финского Або. Но в ее дневнике и мемуарах нет и тени симпатии к Швеции или к Малороссии.

Миф о финском происхождении русских отражал не подлинную этническую историю, а сложившуюся реальность. В XIX веке различия между русскими и украинцами были для всех очевидны. Эти различия требовалось как-то обосновать, разъяснить, в том числе и самим себе. Идея о финском происхождении русских («москалей») объясняла все различия. Она относила два близких народа не только к разным языковым семьям, но к разным расам, ведь в гоголевские времена даже ученые еще путали лингвистические классификации с антропологическими.

В наши дни слово «финн» в русском языке звучит по меньшей мере нейтрально. Оно ассоциируется с богатой, благоустроенной, вполне европейской страной. Но в первой половине XIX века «финн» – синоним дикаря. Для образованных европейцев финн – азиат, далекий от цивилизованной Европы. Не для одного лишь Гоголя «чисто финская» песня была «угрюмой», «дикой», «нередко каннибальской». Но ведь и Пушкин бросит мимоходом: «приют убогого чухонца» – и назовет ни в чем не повинного финского рыболова «печальным пасынком природы».