Тень Мазепы. Украинская нация в эпоху Гоголя

Польский поэт пересказывает содержание очень давних разговоров. Вряд ли он, спустя двадцать два года, мог точно передать их содержание. Однако Юрий Манн, крупнейший современный исследователь Гоголя, не сомневается в словах Залеского, но полагает, что тот мог принять желаемое за действительное. Преувеличить – однако это «преувеличение идеи, действительно промелькнувшей у Гоголя»[1063].

Если статья о славянских и финских песнях не сохранилась, то гоголевский «Взгляд на составление Малороссии» был опубликован еще в сборнике «Арабески». А там, между прочим, есть противопоставление «земли чистых славянских племен» (южной России, будущей Малороссии) и «Великой России», где славяне России «начинали уже смешиваться с народами финскими»[1064].

Более того, в том же 1837 году, когда Гоголь, Залеский и Мицкевич ругали «каннибальские» песни угрюмых москалей, в Москве из типографии вышла магистерская диссертация Осипа Максимовича Бодянского «О народной поэзии славянских племен», в которой нашлось место и тем самым русским, «москальским» песням: «…отличительный признак песен Северных Руссов (Великороссиян) составляют глубокая унылость, величайшее забвение, покорность своей судьбе, какое-то раздолье и плавная протяженность»[1065], – писал Бодянский. Он объяснял «унылость» русских песен природой и климатом: «…мрачность, суровость, уныние Севера навели и на песни Северных Русов эту унылость, томность…»[1066] И напротив, поэзия «Южных Русов (Украинцев, Малороссиян)» «всем своим составом, внутренним и внешним», отличается от русской. Песни русские и песни украинские совершенно несходны друг с другом, как несходны и сами народы. «Да иначе и быть не могло, – продолжает Бодянский. – Из всех славянских племен Северные и Южные Руссы – самые несходственные между собой, несмотря на одинаковость их общего названия»[1067].

Но вспомним и адресата Залеского. Франтишек (Франциск) Духинский родился на Западной Украине, одно время жил в Киеве и, даже поселившись в Париже, подписывался: «Духинский из Киева». В Париже выходили и его сочинения (на польском и французском). Духинский как раз и считается автором мифа о финском происхождении русских. Его «заслуги» несколько преувеличены. Гоголь, Залеский и Мицкевич говорят о финском происхождении «москалей», как о вещи достаточно известной, уже не раз обсуждавшейся польскими интеллектуалами. Духинский не то чтобы изобрел нечто новое, а лишь попытался подвести под миф «научную» платформу.

Особенным знатоком финно-угорских народов Духинский не был. Он совершенно не разбирался в сравнительном языкознании и славянской филологии и тем более филологии уральской, всерьез считал финнов кочевым туранским народом[1068]. Впрочем, к туранским народам он относил и китайцев, и африканских негров, и семитов. Он вообще признавал в мире только две «расы»: туранскую, или уральскую, враждебную Европе, кочевническую, и расу арийскую – европейскую, земледельческую. Читатель, которому посчастливится найти сочинения Духинского, сможет вполне оценить уровень научно-исследовательской подготовки. Он полагал, что китайцы – природные кочевники, которых с большим трудом удалось привязать к земле. О евреях и москалях/московитах (да-да, они родственники китайцев!) и говорить нечего. Московитов удалось сделать оседлыми только при помощи крепостного права. На необъятных пространствах Московии растворились и десять потерянных колен Израилевых. Они тоже стали частью народа московитов! Москали для Духинского – туранцы, а именно – финны. Правда, они выучили славянский язык и присвоили русское имя. Точнее, его присвоила императрица Екатерина, которая повелела москалям называться россиянами, то есть русскими. А настоящие русские – это малороссияне, белорусы и новгородцы (республиканские традиции Великого Новгорода доказывают его европейскую природу). Они будто бы не имеют никакого отношения к москалям. Духинский желал бы дать им вообще новое имя – «восточные поляки», ведь старое имя – «русины», «русские» – москали уже успели скомпрометировать. Историческое призвание арийцев-поляков, в том числе и «восточных», – воевать с москалями, с уральскими народами.

Но идеи Духинского отвечали духу времени. Прежде всего, импонировали полякам, которые в 1863-м поднимут новое восстание против России. Заинтересовались взглядами Духинского и французы. Первую лекцию о Руси, Польше и Москве он прочитал в Париже в ноябре 1857-го. Полтора года назад окончилась Крымская война, еще не были забыты газетные нелепости антирусской пропаганды. Поэтому Духинский нашел благодарных читателей не только среди поляков, но и среди французов. Одним из них был Анри Мартэн, написавший не без влияния Духинского вполне антирусскую книгу «La Russie et l’Europe» («Россия и Европа»).

В научном мире взгляды Духинского и Мартэна не прижились. Добросовестный Николай Костомаров одним из первых вступил в полемику с поляками – сторонниками Франтишека Духинского.