Тень Мазепы. Украинская нация в эпоху Гоголя

В доме московского генерал-губернатора Ивана Васильевича Капниста (сына поэта) к приезду Гоголя готовили его любимые блюда: «борщ, галушки и взвар». Часто Гоголь являлся «с приятелем, знаменитым актером Щепкиным»[1607]. Кулинарные вкусы Гоголя и Щепкина, такого же, как и Гоголь, природного малороссиянина, только крестьянского, а не дворянского происхождения, совпадали. Великий актер и великий писатель проводили время в беседах «о разного рода малороссийских кушаньях, причем у обоих глаза бывали масляные и на губах слюнки»[1608].

Зимой-весной 1850 года у Аксаковых устраивались настоящие малороссийские вечера. Максимович приносил собранные им песни и учил, как их надо петь. Кроме Максимовича на вечера охотно приходили Бодянский и Гоголь. Собирались «на вареники и песни». Надежда Сергеевна Аксакова пела своим приятным голосом, который очень нравился гостям-малороссам. Впрочем, дело было не столько в ее голосе, сколько в песнях, напоминавших малороссам о родине. Два известных ученых и писатель, уже при жизни признанный великим, как будто забывали обо всем на свете. Бодянский, серьезный ученый, основоположник научного славяноведения в России, даже «было припрыгнул», только услышав первые звуки украинской песни[1609]. Максимович, бывший профессор Московского, а потом – Киевского университета, пел, «топотал ногами» и «разводил руками». А что же Гоголь?

Из письма Веры Сергеевны Аксаковой – Ивану Сергеевичу Аксакову, 15–16 февраля 1850 года, Москва: «Гоголь, в самом деле, с таким увлечением, с таким внутренним сочувствием поет их, разумеется, не умея петь, но для того только, чтоб передать напев и характер песни, что в эту минуту весь проникается своей народностью и выражает ее всеми средствами – и жестами, и голосом, и лицом…»[1610]

Заметим, что это 1850 год! «Вечера на хуторе близ Диканьки» уже в далеком прошлом. Гоголя последних лет жизни и друзья, и враги считали русским патриотом, апологетом самодержавия и противником литературы на малороссийском языке. Однако и в эти годы он по-прежнему любил всё малороссийское. Украинская песня так же восхищала его, как в молодости, когда он написал статью «О малороссийских песнях», включенную в сборник «Арабески»: «…лучшие песни и голоса слышали только одни украинские степи: только там, под сенью низеньких глиняных хат, увенчанных шелковицами и черешнями, при блеске утра, полудня и вечера, при лимонной желтизне падающих колосьев пшеницы, они раздаются, прерываемые одними степными чайками, вереницами жаворонков и стенящими иволгами»[1611].

Российский литературовед Иосиф Мандельштам, великолепно изучивший творчество Гоголя, не сомневался, что Гоголь «весь жил своею родиною», «добрая часть его существа проникнута была малороссийским началом»[1612].

По страницам забытой книги

Когда речь заходит о национальной идентичности Гоголя, то обычно вспоминают его знаменитое письмо к Александре Смирновой-Россет от 24 декабря 1844 года. Гоголь дал ответ и развернутый, и логичный. Ответ этот как будто не противоречит тому, что знает о Гоголе читатель, знакомый с «Миргородом», «Шинелью», «Невским проспектом» и «Мертвыми душами». Вот он: «Скажу вам одно слово насчет того, какая у меня душа, хохлацкая или русская, потому что это, как я вижу из письма вашего, служило одно время предметом ваших рассуждений и споров с другими. На это вам скажу, что сам не знаю, какая у меня душа, хохлацкая или русская. Знаю только то, что никак бы не дал преимущества ни малороссиянину перед русским, ни русскому пред малороссиянином. Обе природы слишком щедро одарены богом, и как нарочно каждая из них порознь заключает в себе то, чего нет в другой – явный знак, что они должны пополнить одна другую»[1613].

Современный ученый видит в этом свидетельство двойственной идентичности Гоголя. Русский националист радостно заключает, будто Гоголь, признаваясь во взаимодополняемости русской и хохлацкой натур, пришел к «общерусской идентичности». «Свидомый» (сознательный, убежденный) украинец сетует на «перерождение» или даже на «измену» Гоголя национальному делу. Все трое заблуждаются, потому что вольно или невольно следуют утвердившемуся в последние десятилетия «научному» представлению, будто главным и даже единственным признаком, определяющим национальную идентичность, является самосознание. Но как определить это самосознание, как его изучить?

Современная медицина и биология очень осторожно подходят к феномену сознания. Современная наука хорошо изучила многие функции мозга, но сознание остается едва ли не самым темным, малоизученным предметом. Американский философ Дэвид Чалмерс замечает: «Сознание – удивительный, но ускользающий феномен: невозможно уточнить, что оно такое, что оно делает и почему эволюционировало. Ничего стоящего о нем не написано»[1614].