Тень Мазепы. Украинская нация в эпоху Гоголя

Малороссийскую ведьму хорошо знали не только украинские крестьяне и русские этнографы. Даже теперь читатели Николая Гоголя и Ореста Сомова непременно вспомнят о красивой малороссийской ведьме вроде мачехи из «Майской ночи», панночки из «Вия» или Катруси из «Киевских ведьм». Поэтому русский этнограф Сергей Васильевич Максимов начинает главу в своей книге о нечистой силе с противопоставления великороссийских ведьм ведьмам малороссийским: «…в суровых хвойных лесах <…> шаловливые и красивые малороссийские ведьмы превратились в безобразных старух. Их приравнивали здесь к сказочным бабам-ягам, живущим в избушках на курьих ножках, где они, по олонецкому сказанию, вечно кудель прядут и в то же время “глазами в поле гусей пасут, а носом (вместо кочерги и ухватов) в печи поваруют”»[393].

Максимов и прав, и не прав. Сам он, русский из Костромской губернии, был знатоком прежде всего великорусской этнографии и дал верную характеристику русской ведьме. Между тем украинские ведьмы могут быть не только красавицами, но и страшными, уродливыми существами, ни в чем не уступающими той же Бабе-яге, хорошо известной и украинскому фольклору. Читатель Гоголя вспомнит «Вечер накануне Ивана Купалы», где ведьма представлена страшной старухой «с лицом, сморщившимся, как печеное яблоко», с носом и подбородком, напоминающими «щипцы, которыми щелкают орех». Она набрасывается на обезглавленный труп ребенка и жадно пьет человеческую кровь. В «Энеиде» Ивана Котляревского упомянуты три колдуньи. Их античные имена только оттеняют внешний облик, весьма характерный для украинских ведьм. Две из трех – отвратительные старухи, которых поэт прямо называет «ягами».

Як вийшла бабище старая,
Крива, горбатая, сухая,
Заплiснявiла, вся в шрамах;
Сiда, ряба, беззуба, коса,
Розхристана, простоволоса.

Вдруг вышла бабища седая,

Заплесневелая, хромая,
Косматая, с клюкой в руках;
Была старуха конопата,
Суха, крива, коса, горбата…[394]

Это Кумская Сивилла. Она помогает козаку Энею проникнуть в царство мертвых. А богиня Юнона, чтобы погубить ненавистного Энея, вызывает ведьму пострашнее:

Прибiгла фурiя из пекла,
Яхиднiйша од всiх вiдьом,
<…>
Ввiйшла к Юнонi з ревом, стуком,
З великим треском, свистом, гуком,
Зробила об собi лепорт,
Якраз її взяли гайдуки
I повели в терем пiд руки,
Хоть так страшна була, як чорт.

Из пекла Тезифона бурей

Примчалась, подняла содом.
Ехиднейшей из ведьм и фурий
Ее считали поделом.
Вошла с ужасным стуком, криком,
Со свистом, ревом, треском, зыком.
Тут гайдуки шагнули к ней
И повели под ручки в терем,
Хотя она смотрела зверем
И сатаны была страшней[395].

Фурия обещает Юноне съесть всех троянцев: «троятнiв всiх поїм», что как раз характерно для «яги», а не для «панночки». Пожалуй, только «люта чарiвниця» Цирцея не вписывается в этот ряд, но встречи с ней пан Эней с товарищами счастливо избегают.

Ведьма, как и всякая женщина, со временем стареет, а потому неизбежно превращается из красавицы в старуху. В «Киевских ведьмах» Ореста Сомова действуют и старая ведьма Ланцюжиха, и ее молоденькая дочь Катруся – само воплощение малороссийской женской красоты и очарования. Более того, ведьма, способная превратиться в клубок или в копну сена, может и стареть, и молодеть. Панночка из «Вия» ночью обращалась в старуху, а конотопская ведьма Явдоха Зубиха из повести Квитки-Основьяненко, напротив, молодела по ночам. Днем она была «старая-престарая», но после захода солнца становилась всё моложе и моложе. В глухую полночь оборачивалась молоденькой девушкой, а к восходу солнца снова старела[396]. А ведь это, пожалуй, две самые знаменитые украинские литературные ведьмы.

Писатели эпохи романтизма находили в молоденькой украинской ведьме подлинное очарование зла. Красота не спасает – губит душу и тело. Хома Брут не решается добить панночку и погибает, а киевская ведьма Катруся высасывает кровь у своего мужа, козака Федора Блискавки, да приговаривает: «Сладко ли так засыпать?» «Сладко!» – отвечает ей козак, засыпая навеки[397].

Украинский народ, однако, смотрел на вредоносную ведьму не так благосклонно, как московские, петербургские и даже киевские читатели «Вечеров на хуторе близ Диканьки», «Бурсака» или «Конотопской ведьмы».