Тень Мазепы. Украинская нация в эпоху Гоголя

Казалось бы, их должны были сблизить революционные волнения начала шестидесятых. В самом деле, после того, как 13 февраля 1861-го в Варшаве была расстреляна антиправительственная манифестация (погибло пять человек), волнения начались и в Петербургском университете. На панихиду по убитым в костел Святой Екатерины на Невском проспекте пришли не только польские профессора и студенты, но и многие русские, в числе них был и Николай Костомаров, в то время очень популярный у студентов. Костомаров позднее оправдывался, что пришел-де послушать «Реквием» Моцарта в хорошем исполнении, но совершенно не ожидал вместо музыки барокко услышать польские революционные песни.

Национальное единство поляков, их фанатичный национализм поразили русских. Когда запели польский гимн, «все поляки в одно мгновение пали на колени»[748]. Русский очевидец, в то время студент университета Л. Ф. Пантелеев, позднее вспоминал: «И надо было видеть возбужденное выражение их лиц! Одни, точно изваяния, стояли со взором, обращенным к алтарю, у других ручьем лились слезы»[749].

Русские демократы им сочувствовали. Один из русских студентов, вызванный к следователю, на вопрос, был ли он в костеле, ответил: «…был, но не пел, потому что не знаю по-польски, а если бы знал, то непременно бы пел»[750]. Когда началось польское восстание, русские либералы даже собирали деньги в поддержку повстанцам, а некоторые студенты отправились воевать «за нашу и вашу свободу».

Но союз оказался непрочным. Вскоре появились свидетельства о жестокости повстанцев. Они потрясли даже русских либералов и революционеров.

Из книги князя Петра Кропоткина «Записки революционера»: «…среди общего возбуждения распространилось известие, что в ночь на 10 января повстанцы напали на солдат, квартировавших по деревням, и перерезали сонных, хотя накануне казалось, что отношения между населением и войсками дружеские. Происшествие было несколько преувеличено, но, к сожалению, в этом известии была и доля правды. Оно произвело, конечно, самое удручающее впечатление на общество»[751].

Русские революционеры были демократами, атеистами и нигилистами. Поляки сохраняли шляхетскую гордость (если не сказать – «спесь»), они оставались убежденными католиками и польскими патриотами. Их мечтой была не социальная революция, а независимая Польша от Балтики до Черного моря, от Бреслау (в то время немецкого) до русского Смоленска. «Польская молодежь держалась в стороне от русской и при всяком удобном случае не скрывала национальной антипатии ко всему русскому»[752], – вспоминал Николай Костомаров. Польские студенты-«корониажи» принципиально не общались с русскими. «Вежливый поклон» при встрече с русскими на лекции – это максимум, что они могли себе позволить[753]. Профессор Чайковский двадцать лет преподавал в Петербургском университете, но со своими русскими коллегами из принципа говорил только по-французски. Польские студенты его очень за это уважали[754].

Трудно поверить, но власти Российской империи долго не могли добиться, чтобы поляки, даже находившиеся на государственной службе, выучили русский язык. Такое требование появилось только после 1831 года, но в Царстве Польском чиновники предпочитали просто купить свидетельство о знании русского языка. В Варшаве такое свидетельство было нетрудно достать.

Польские жители Киева, Житомира, Кременца ни в чем не уступали своим соотечественникам из Варшавы и Модлина: «…поляки здешние никогда детей своих не учат по-русски и глядят на Россию, как на Царство, с которым, не имея ничего общего, они при всякой удобной встрече могут разорвать и физический и политический союз»[755], – писал князь Долгорукий о поляках Киевской губернии.

Тридцать лет спустя после путешествия князя Долгорукого молодой профессор Киевского университета Николай Костомаров застал всё то же презрение к русским и русскому языку: «Поляки все-таки исключительно говорили по-польски и не хотели знать по-русски; приобретая знание русского языка поневоле в училище, поляк считал как бы нравственною необходимостью поскорее забыть его»[756].

Польша превыше всего