Тень «Полярной звезды»

— Видишь ли, когда мы замыслили новую студию, этого было достаточно, — пояснил Вебстер. — Но в то время мы еще не думали о движущейся камере. Мы представляли себе фиксированную камеру с механизмом для ускоренной смены пластинок. Для этого места было достаточно. Ведь будущее как раз в этом — работа с одной камерой. Так что деньги не выброшены на ветер.

— Думаю, в следующий раз вам захочется купить целое поле, — сказала Салли. — Вы не лучше Фреда. Кстати, где он?

— Отправился к Элиоту и Фраю, — сказал Чарльз. — Твой мистер Беллман собрался жениться, и они там будут снимать помолвку.

— Жениться? — изумленно переспросила Сал ли. Мысль о том, что кто-то готов выйти замуж за Беллмана, каким она видела его в «Балтик-Хаусе» неделю назад, представлялась ей столь дикой, что она просто не могла в это поверить.

— Да, кстати, насчет поля… — заговорил Вебстер, которого совсем не интересовал Беллман. — Что ты об этом думаешь, Чарльз? Мы могли бы поставить стену и проложить вдоль нее рельсы точно на том же уровне, параллельно к ней, с южной стороны. Любой длины, сколько нам вздумается. И крышу, пожалуй, стеклянную, на случай непогоды…

— Еще рано, — сказала Салли. — На это нет денег. Достройте эту студию, заработайте на ней столько, как вы предполагали, тогда и посмотрим. Мистер Блейн, похоже, вы получите место для вашей конторы. Вам нужен клерк на полный день? Или утренних часов будет достаточно?

Камера на колесах была изобретением Вебстера, базировавшимся на проекте фотографа Мойбриджа. [6] Пока идея оставалась только на бумаге, так как для осуществления замысла не было места. Предполагалось, что некое количество камер на колесах будут катиться по рельсам одна за другой и в определенной точке снимать, чтобы «поймать» движение находящегося в данной точке объекта. Идея фотографировать движение в то время носилась в воздухе; многие фотографы экспериментировали, используя различную технику, но никому не удалось сделать шаг вперед. Вебстер верил, что его движущаяся камера и есть часть ответа; Чарльз Бертрам работал над особо чувствительными эмульсиями, допускающими более короткую экспозицию. Если они найдут способ получать негатив на бумагу вместо стекла, можно было бы вставить ролик светочувствительной бумаги позади объектива и прокручивать его вместо того, что бы передвигать камеру, — конечно, если удастся создать достаточно аккуратный механизм, который, продвигая бумагу вперед, не рвал бы ее при этом. Если им это удастся, они смогут использовать новую студию для калейдоскопных съемок, как называл это Чарльз. Словом, дел впереди очень много.

Салли и мистер Блейн оставили Вебстера и Чарльза вдохновенно обсуждать все эти премудрости и вернулись в магазин, чтобы обдумать, какая помощь в конторских делах им желательна.

После полудня дочь лорда Уитхема, леди Мэри Уитхем, сидела в зимнем саду их особняка на Кавендиш-сквер. В этом сооружении из стекла и металла, слишком большом, чтобы называться просто оранжереей, имелись пальмы, редкие папоротники, орхидеи, а также бассейн, в котором плавала медлительная черная рыба. На леди Мэри всё было снежно-белое: богато расшитое шелковое платье с высоким воротом, жемчужное ожерелье — словно жертва, предназначенная на заклание. Она сидела в бамбуковом кресле под листьями огромного папоротника. На коленях ее лежала книга, но она не читала.

День был прохладный и сухой; чуть затуманенный свет, лившийся сквозь стекло и зелень, создавал иллюзию подводного царства. Сидя в центре зимнего сада, леди Мэри не могла видеть ничего, кроме зелени, и слышать ничего, кроме журчания струящейся в бассейн воды да, изредка, — бульканья пара в проложенных вдоль стен трубах.

Красота леди Мэри не соответствовала моде. Вкус того времени предпочитал женщин пышных, создающих атмосферу прочности, комфорта и сытости, тогда как леди Мэри скорей напоминала дикую птицу или молодое животное — изящная и тонкокостная, с мягкой кожей тех же теплых тонов, что и у ее матери, с большими серыми глазами отца. Вся она была сама изысканность и затаенный огонь; и ей уже ведомо было, что ее красота — ее проклятье.

Эта красота завораживала. Даже завзятые шармёры, везде принимаемые как желанные женихи молодые люди, чувствовали себя скованными в ее присутствии, неловкими, нечистыми, косно язычными. Еще подростком она интуитивно угадывала, что, несмотря на свою красоту, не притягивает к себе любовь, а, напротив, как-то даже неловко отталкивает ее от себя. Уже в самих ее облачно серых глазах виделись тени трагедии; и нынешняя помолвка была лишь частью ее.

Она сидела так, неподвижная, какое-то время и вдруг услышала из-за стеклянной двери библиотеки голоса. Она вздрогнула; книга выпала из ее руки на металлическую решетку пола.

Дверь отворилась, лакей объявил:

— Мистер Беллман, миледи.

Аксель Беллман в серой утренней визитке вошел и слегка поклонился. Леди Мэри улыбнулась лакею.

— Благодарю вас, Эдуард, — сказала она. Лакей удалился, и дверь неслышно затворилась.