Зачем это всё? Ты что ли знаешь, хали-гали, прости господи. Потому что потому. Это умно — молчать, когда спрашивают. Это хорошо — не отвечать. А ещё лучше быть инфузорией туфелькой, лежишь амёбой на солнышке и греешь морду. А потом — бац — тебя уж нет, уже сожрали, а ты и не поняла. А если поняла?
4
«Надо сказать Силантьеву, чтобы вывезли тело, — вяло подумал он. — Силантьев мужик непробиваемый, выдержит».
Надо похоронить по-людски, жена всё же. Легенду придумаем потом, как обычно, внезапный инсульт от большой любви к искусству.
Он посмотрел на часы. «Уж полночь близится, а Германа всё нет». Не будем заставлять карлика ждать.
— Я, между прочим, первый, кто разместил рабочий кабинет в Сенатском дворце, — сказал карлик. — Остальные бегали по подсобкам — у Ленина квартирка в Кремле, у Никиты, у Брежнева, у Горбатого — хоромы посолиднее, конечно, но один чёрт коммуналка. Сталин — исключение, он Кремль не любил, на даче жил. Скромный был человек, заметь, дача, а не дворец.
— Я должен прослезиться? — сказал он.
— Ты должен уйти, — сказал карлик. — В ширме больше нет необходимости.
— Давно ли? — сказал он.
— Я понимаю, что ты сейчас думаешь, — сказал карлик. — Но это ничего не меняет. Всё, что можно было развалить, ты и такие как ты, такие как Х, уже развалили. Возможно, в этом была суровая историческая необходимость. Возможно, вам даже теперь хочется созидать, как приятно быть честным и благородным, когда ты богат. Но вы не сможете — для вас миф важнее действительности.
— Ты и сам часть мифа, — сказал он.
— Был, — сказал карлик. — Вынужден был быть, пока разгонял всю эту вашу шайку. Теперь я свободен.
— Миф остаётся в воспоминаниях, — сказал он. — Поэтому практической ценности в нём нет. Всего-навсего возможность для любопытствующего ума извлечь уроки и постараться не наступать на общеизвестные грабли.
— Каждый учится на собственных ошибках, — сказал карлик. — Самый родной велосипед — тот, который ты изобрёл.
— Шахтёр это война, — сказал он. — Со всем цивилизованным миром. Хочешь обратно за «железный занавес»?
— Не стоит пугать ежа голой жопой, — сказал карлик. — Думаю, что мы только выиграем, если этот «занавес» опустится.
— Игра слов и пустая бравада, не более того, — сказал он. — Ты же не знаешь, куда и, главное, как идти дальше. Ты — хороший полицейский, это твой предел.
— Кто, если не я, — сказал карлик. — Выбора нет. Я же не самоубийца.
3
Как звали этого дурачка, который взлетел на соломенных крыльях над Кремлем? Агапка, Захарка, Артамошка? Я читал у Сигизмунда Герберштейна, слух по Москве прокатился накануне, народу утром собралось на Красной площади тьма-тьмущая. Ждали выхода царя. Царь вышел, позвал смельчака, переговорил накоротке, царю вынесли кресло, он сел и велел бабам не голосить.
Патриарх подошёл к царю, попросил остановить смертоубийство.
— Он так сам решил, — громко сказал Иван Васильевич. — Как решил, так и будет, на то он и тварь мыслящая.
2
На ковре-вертолёте вдоль по радуге, я лечу, а вы ползёте, дураки вы, дураки. Какие странные мысли приходят в голову. А будут ли мыть мостовую? Булыжник бордовый, а кровь красная — почти незаметно. Юлька никогда не любила делать уборку, родители уезжали летом на дачу, я брал швабру и ведро с водой и намывал квартиру. Она приходила из института и говорила мне: «Как мне повезло с мужем».
«Как интересно устроена природа, — восторгается мать. — Папа брюнет, мама брюнет, а у мальчика локоны прямо золотые».
«Потемнеют, — смеются подружки. — Если, конечно, не от соседа».
«Не от соседа», — улыбается мать.
Извини, мама, что так вышло.
Я хотел написать стихотворение. Жаль, забыл о чём.
1
— Тело сильно изуродовано, в таком виде хоронить нельзя.
— Вы говорили с патологоанатомами?
— Говорил. Говорят, мало что можно сделать.
— Сообщим в прессе, что пропал без вести. Убил жену и скрылся в неизвестном направлении. Ищем. Обязательно найдём.
— Тупо. Не поверят.
— Тупо. Не поверят. Но у нас всегда всё тупо. Так что не привыкать.
Римлянин эпохи упадка
Он сидел на скамейке около остановки 531 маршрутки и пил из горлышка виски. На нем был зелёного цвета дождевик, зелёные же шорты и коричневые резиновые сапоги.
Стояла немыслимая июльская жара, два дня назад я отправил жену и дочку на море, и в этот законный субботний выходной с чувством честно исполнившего свой долг семьянина отправился бродяжничать.
Я бросил в пакет несколько бутербродов, бутылку кока-колы, сигареты и поехал в Пахру. В тамошних местах, когда дочка была маленькой, мы снимали на лето дачу. Местность была дивная, леса, чистенькие озерца, и у меня, слава богам, прорва времени до начала рабочей недели.
«Может, красотку какую подцеплю! — сладострастно думал я. Полупустой микроавтобус бойко летел по трассе. — Свобода! Надо слегка отдохнуть от семейной жизни!»
Я вышел из маршрутки и увидел это чудо в дождевике. Оно отхлебнуло виски и громко рыгнуло.
«Ну, касатик! — подумал я. — Сейчас тебя загребут стражи правопорядка».
— Вы немец?