Тень Серафима

Уже во время обучения их одаренный друг проявлял пытливый интерес к фундаментальным наукам и вскоре после выпуска стал молодым перспективным профессором. Мелтон получил в управление кафедру точных наук, хотя сфера исследований его была обширна и часто распространялась на науки естественные и даже гуманитарные. Впоследствии новаторские теоретические разработки Мелтона успешно использовали в механике и военном деле, хотя технические возможности для их воплощения в жизнь нашлись не сразу. Без преувеличения можно было сказать: профессор Мелтон – гений, намного опередивший свое время…

Взяв себя в руки, Карл глубоко вдохнул и усилием воли одолел отчаянный сентиментальный приступ. Распрямившись, оборотень нервно запустил пальцы в волосы и направился к главному приемному покою. Несомненно, за минувшие годы он сильно изголодался по человеческому общению и эмоциям, но это не повод бросаться с головой в омут памяти.

Тоска по ушедшему – опасное чувство. Это для простых смертных дорога в прошлое закрыта на ключ, а нелюдям есть куда возвращаться. Но есть опасность: увлекшись, можно остаться в обратном мире навсегда, бесплотной тенью, тревожными снами живых. Так пусть же чувство утраты будет похоже не на нытье затянувшейся раны, а на фантомные боли в отрубленной руке. Возможно, так непоправимее, но так и честнее, и проще. Карл был готов решительно принять боль, но не самообман. Правда горька, зато она избавляет от ложных надежд, разрушительных иллюзий и излишних соблазнов.

Итак, он на месте. Не давая себе времени на новые сомнения и раздумья, Карл быстро дернул кольцо дверного молотка в форме головы льва с пышной гривой. Гулкий металлический звук громом раскатился в тишине спящего здания, информируя хозяина о нежданном посетителе.

Спустя какое-то время за дверью раздались неспешные, размеренные стариковские шаги. Карл невольно задержал дыхание, сердце колотилось намного быстрее обычного.

Ключ дважды провернулся в замке.

С большим трудом Карл узнал человека, открывшего ему дверь. Даже в этот поздний час тот был одет в длиннополую профессорскую мантию и, похоже, еще не завершал работы: кабинет за спиной главы Магистериума хорошо освещали старомодные масляные лампы.

Запах давно горящего масла мешался с приторным ароматом углей жаровен, делая воздух тяжеловесным и плотным. На матовой поверхности стола посверкивали хромированные подставки для перьев и чернильницы с тушью разных цветов, в творческом беспорядке лежали груды исписанной, исчерканной и, наконец, изорванной бумаги. Густо украшавшие ее графики, формулы и сложные математические выкладки привели бы в восторг знатока и в священный ужас – непосвященного.

Что и говорить, мужчина сильно изменился за прошедшие тридцать четыре года: опускавшиеся ниже плеч волосы, аккуратно схваченные в нижней трети лентой, поредели и сделались совершенно белыми; когда-то курчавые локоны разгладились и стали прямыми. Черты лица утратили былую мягкость и жизнерадостность: уголки губ резко опустились, брови, казалось, никогда уже не смогут изменить настороженно-хмурого выражения.

Самое же угнетающее впечатление производили глаза: потухшие, потускневшие от бессонниц и, кажется, слез, они походили на окна ветхого брошенного дома. Карл хорошо помнил время, когда в этом доме еще горел живой свет и хлебом-солью принимали добрых друзей.

Но прежний свет погас, и только ветер гуляет ныне по пыльным закоулкам души, обнажая и без того ужасающее запустение.

– А вы постарели, профессор, – просто сказал Карл.

Глава 31, в которой решаются на откровенность

Лорд Октавиан Второй Севир молчал, ошеломленный и до крайности раздосадованный странными словами брата.

Никто в блистательной, сияющей белизной камня Аманите не смел открыто перечить ему. Прямое неповиновение есть измена. Страшнее этого преступления сложно сыскать!

Но что же делать теперь? Неужели и вправду – кликнуть ближнюю стражу, велеть арестовать Лукреция? Неминуемо последуют допросы, долгие судебные разбирательства… И сильнейшее давление, которое окажут на него тетрархи и влиятельная аристократия из подвластных им четырех домов, приведет к тому, что придется собственноручно подписать указ о смертной казни.

Спасти изменника даже лорд-защитник не сможет.

Это в Ледуме на троне восседал живой бог, принимающий решения единолично, в Аманите же правили строгие законы, не знающие исключений.