В опровержение своим же собственным словам, Себастьян бесцельно таращился в потолок, и не думая забываться безмятежным сном человека, совесть которого чиста. Утомившись от этого увлекательного занятия, со вздохом поднялся и стал мерить комнату шагами. Мерить-то тут было особо нечего – три шага в длину, два в ширину. При желании можно и одним прыжком одолеть. Но Себастьян был почти уверен: никому прежде и в голову не приходило тут прыгать и скакать – помещение предусматривалось для менее подвижных видов деятельности.
Это была комната, а точнее сказать, келья, которую Серафим занимал всякий раз, когда судьба заносила его на церковный порог. Всё здесь было хорошо знакомо и мило сердцу. Однако на сей раз душевный покой и умиротворение почему-то не желали в облаке неземного сияния снисходить на ювелира. Слова, произнесённые святым отцом, звучали и звучали в ушах, заставляя сердце кровоточить от боли. Себастьян попытался было, как и хотел, провести ночь в молитвах, но, к его вящему ужасу, сосредоточиться и остановить хаотичный бег мыслей никак не удавалось.
Голова была полна мирского мусора.
Мнение святого отца, с которым они были знакомы без малого десять лет и очень сблизились, имело большой вес для ювелира. Сегодня священник говорил с ним как с чужим. Несмотря на отсутствие всякого упрёка, несмотря на мягкий, сострадательный тон голоса, сильф чутко уловил какое-то охлаждение, отдаление, даже отчуждение. Это очень опечалило Себастьяна.
Во всей Бреонии было не отыскать человека, который был бы посвящён в дела наёмника больше и который вызывал бы у него такое безоговорочное доверие, уважение и любовь. Хранитель церкви был мужественный и полностью преданный своему делу человек. Много лет продолжал он беречь в Ледуме источник духовного света, безропотно снося непрекращающиеся тяготы и лишения, терпя все причуды окружающего порочного общества. Все остальные священники в своё время были убиты или же бежали прочь, побросав приходы на растерзание городской стражи.
Тяжело думать, что служитель Изначального потерял веру в ювелира, поставил на нём крест. Возможно, заслуженно. Скорее всего, это было правильно, но Себастьяну малодушно не хотелось терять человека, который стал для него не только священником и строгим духовным наставником, но и другом. Возможно, единственным искренним другом в целом мире.
Только вот сегодня святой отец предпочёл ограничиться формальной исповедью и, под предлогом сильной занятости, отказал в личной беседе.
Этот отказ заставил ювелира страдать.
Усилием воли прервав мучительные раздумья о наставнике, Себастьян обратился мыслями к Софии, но и тут не нашёл облегчения. Какого чёрта проклятая Искажённая бесцеремонно влезла в его жизнь, разрушила его такой ясный, чётко устроенный, логичный мир, спутала все чувства? Себастьян ощущал, как внутри кровеносных сосудов бешено стучит кровь, как клокочет злость, почти ярость, с которой он не в силах справиться. Впервые за долгие годы душевное равновесие ювелира оказалось нарушено, да ещё как! Чашки невидимых весов ходили ходуном, грозя всему механизму сбоем или серьёзной поломкой.
Всё это просто не укладывалось в голове. Да что там, вообще нигде не укладывалось! И ради чего, Господь всемогущий, он сам же, по доброй воле, вернулся к нелепой девице, да ещё и притащил её сюда, в святая святых его мира? В душе творилось необъяснимое смятение, поднималась буря чувств, благополучно спавших всё это время. Заглядывая в себя, Себастьян ужасался этому чуждому, несвойственному ему состоянию. От прежнего порядка и понимания себя не осталось и следа. Думая о Софии, ювелир был искренне поражён самому себе: мужчине никак не удавалось определить своего отношения к проклятой спутнице – оно скакало, как взбесившаяся лошадь, колеблясь от состояния тихой ненависти до слюнявого умиления.
Но ещё больший ужас, заставлявший кровь остановиться и леденеть в жилах, вызывал тот безжалостный факт, что и чувства к Моник теперь также с трудом поддавались определению.
…Моник – первая, единственная, вечная любовь. Та, которая однажды и навсегда, которая не перестаёт быть. Это чувство являлось столпом мироздания, основой всех основ, мерилом и эквивалентом всех чувств. Оно просто не могло измениться. В противном случае придётся признать, что его гармоничный мир рухнул, рассыпался, превратился в хаос, чего допускать нельзя…
Вот на этом и остановимся.