Тень Серафима

Правда, злые языки болтали, что искусственные, выращенные под излучениями камней продукты вредны для здоровья и не так вкусны, как те, что прежде вбирали в себя силу земли, солнца, воды и воздуха. Но иных путей всё равно не было, и недовольные были объявлены цеплявшимися за прошлое ретроградами.

В Ледуме, на знамёнах которого были начертаны яркие идеи прогресса, цепляться за прошлое было страшным обвинением.

Однако традиционное сельское хозяйство всё же было сохранено, хоть его объём и сильно сократился, и позволить себе его дорогостоящую продукцию могли только знатные и состоятельные господа.

Мельница была построена на совесть и имела традиционную конструкцию: невысокая башенка без окон с ровной конической крышей. Удлинённые четырёхугольные крылья давно уже не поворачивались навстречу ветру. На деревянный каркас был натянут холст, кое-где прогнивший от времени, непогоды и влаги. У самого входа росло раскидистое сливовое дерево, по всей видимости, посаженное здесь во времена, когда старая мельница ещё работала. Древесная кора сильно потрескалась от прошедших лет, ствол причудливо искривился.

Себастьян задержался на минуту, залюбовавшись пейзажем, который нечасто теперь встретишь в городах. Цветы сливы, первые цветы, появляющиеся в самом конце зимы, густо усыпали чёрные морщинистые ветви нежными бело-розовыми звёздочками. Красивый контраст! Особенно радовали краски после долгой бесцветной зимы. Воздух был напоён тонким, едва уловимым ароматом удивительного растения, такого хрупкого, деликатного – и одновременно стойкого к самым сильным морозам.

Слива цвела уже почти неделю, и пора её цветения проходила: большая часть лепестков успела осыпаться, украсив землю ажурной накидкой. Ступени, ведущие к двери, также укрылись яркими и чистыми лепестками, не примятыми ничьими шагами. Однако на ветках всё еще красовались и тугие завязи, и нежные бутоны с лепестками, плотно сомкнутыми и трогательно полураскрытыми, и пышные цветы в пору полного цветения, и, наконец, увядающие, которые готовились к своему первому и одновременно последнему полёту.

Все стадии жизни соседствовали здесь, напоминая про её быстротечность. Но это был не конец – совсем скоро на месте цветов, напоминая людям о надежде, появятся крохотные зелёные плоды. Смерть лишь запускала новый цикл жизни.

На верхних ветвях дерева таились маленькие птицы, радостным щебетанием приветствовавшие день. Их мелодичные голоса встревожили и взволновали ювелира, напоминая о чём-то волшебном, несбыточном, а крылья будто были вышиты разноцветными шёлковыми нитями. Какое приятное место. Дерево с птицами представлялось солнечным пятном на чёрно-сером фоне города.

В последний раз вдохнув благоухающий воздух, Себастьян поднялся по ступеням и осторожно толкнул входную дверь. Как и ожидалось, старая дверь была не заперта.

Мельница казалась необитаемой. Ювелир был полон светлых переживаний и не ощущал никакого дурного предчувствия. Слух, намного превосходящий человеческий, уверенно говорил ему, что в мельнице нет ни единой живой души.

Внутри царил прохладный сумрак и тишина. Глаза сильфа быстро перестроились и оглядели совершенно пустую комнату, в которой прежде, должно быть, хранили мешки с мукой, а может, использовали её для каких-то иных хозяйственных нужд.

Нет, в этой мельнице не было ровным счётом ничего подозрительного.

Должно быть, он ошибся, приняв её за таинственную девятую башню, о которой говорил дракон. Надежда ювелира стремительно таяла, уступив место скептицизму. Что может он взять и что оставить, если здесь совершенно ничего нет?

Впрочем, помимо этой комнаты в мельнице имелось помещение под крышей, которое тоже не мешало проверить – хотя бы для очистки совести. Наверх вела узкая винтовая лестница. Ступив на неё, Себастьян быстро оказался на втором этаже и безо всякой задней мысли преспокойно открыл дверь.

Внутри его ждали.

Глава 22, в которой продолжается череда невероятных встреч

Ювелир и опомниться не успел, как время предпринять что-то было безвозвратно упущено.

Никогда прежде не ощущал он подобной беспомощности. Себастьян совершенно отчётливо отделил момент, когда утратил контроль и полностью перестал принадлежать себе. Произошло это в тот самый миг, как рука его неосмотрительно распахнула дверь, – в один-единственный миг!

Воздействие походило на ментальное соитие, произошедшее быстро, грубо и против воли.

Чёрт побери, как это было неприятно.

Себастьян не знал, сколько времени прошло с момента ментального удара до минуты, когда он начал вновь осознавать себя. Первое, что увидел наёмник, была поверхность тёмного дерева, и была она совсем близко. На этой самой поверхности, холодной и твёрдой, он и лежал ничком, касаясь пола лбом, а из приоткрытого уголка губ стекала горькая, больная слюна.