Тень жары

То, что слышала: обглодал… Начал ее кусать, отрывать куски мяса. Он так соседку объел, что ее едва в реанимации откачали… Потом вот еще… Молодая мамаша двадцати трех лет так извелась от плача девятимесячного ребенка, что взяла да и проткнула его кухонным ножом; потом легла спать, и говорят, хорошо выспалась… Налей-ка, Варя, сейчас мы переходим к роковой теме лесбийской любви…

– Я за это пить не буду! — вспыхнула Варвара. — Ненавижу педиков и лесбиянок!

Можно и не пить, а просто понаблюдать за развитием сюжета; собрались четыре девочки на квартире и стали друг дружке доставлять всякие удовольствия; потом кто-то кого-то приревновал; обиженная в лучших чувствах завалила разлучницу на пол и до смерти истыкала ножом.

– Ненавижу педиков и лесбиянок, — опять подтвердила прочность своих рабоче-крестьянских моральных устоев Варвара.

Можно и про нормальных: вот в Орехово-Борисово внук собрал приятелей, сели выпивать, мальчик отключился; а тут его бабушка пришла, принялась молодых людей укорять, что спаивают ее внучка, — ребята ее и покрошили на мелкие куски…

– Фигурально, так сказать, выражаясь? — сухо осведомилась Варвара.

Ну, отчего же — в прямом смысле слова: иначе бабушку нельзя было бы упаковать в ящик из-под телевизора, а по частям она как раз уместилась. Ящик отнесли на балкон. Самое интересное, что юноша вспомнил про бабушку только через четыре месяца. Или вот еще сюжет из семейной жизни. Жила-была семейка: он, она, двое детей; к папе с мамой часто любители винца захаживали; сидели как-то большой компанией на кухне, папа позволил себе что-то нелюбезное в адрес мамы произнести — ну и мама со товарищи папу, как свинью, ножом прикололи…

– Дальше!

Постой, это еще не все… То ли у них закуска кончилась, то ли просто охота к нестандартным ощущениям пришла, — словом, папу тут же освежевали, вынули у него сердце и зажарили на сковородке; дети, понятное дело, при сем присутствовали.

– Ё-мое! — густо прогудела Варвара; наверное, ее окраинная закалка дала трещину. — Перерыв! — она вышла из-за стола, достала из мойки пару стограммовых граненых стаканчиков и початую бутылку водки. — В самом деле — не город у нас, а Огненная Земля.

Под водочку с селедкой я не спеша прочла фрагменты другой саги — "Лучше быть бедным и живым, чем богатым и мертвым". Действовали в ней так называемые "новые русские" — точнее сказать, они не столько действовали, сколько выполняли роль мишеней. Генерального директора взорвали в машине вместе со всем семейством. Директора товарищества с ограниченной ответственностью расстреляли из автоматов возле казино. Директора совместного предприятия разорвали на куски гранатой. Какую-то предпринимательницу двое суток насиловали и пытали электрическим током, а потом утопили в колодце. Директора крупного концерна грохнули прямо на выходе из ресторана…

– Кто таков? — вяло поинтересовалась Варвара.

Я назвала фамилию.

Варвара присвистнула: человек очень заметный, такие без охраны шагу не ступают; даже когда они в постели с любовницей, кто-то из ребят держит свечку — тем более в кабаке…

Я перечитала свои записки.

– В этом эпизоде много неясного… Он выходил из дверей ресторана и ни с того ни с сего опрокинулся. Никто ничего не мог понять, звука выстрела не было слышно; шел себе человек, шел и вдруг свалился, как подкошенный. Потом, правда, установили, что выстрел все-таки был — неизвестно откуда. И — что характерно — одиночный. Странно: в джунглях Огненной Земли киллеры предпочитают палить длинными очередями, чтоб наверняка… Есть еще один сюжет, просто очаровательный, — вспомнила я, закусывая ледяную, ломящую зубы водку хлебной корочкой, — по нашей с тобой специальности.

– А кто мы с тобой по специальности? — угрюмо спросила Варвара; дав мне прикурить, она добавила: — Мы с тобой по специальности полное дерьмо.

Сославшись на "служебную надобность", — десятый час, надо телек посмотреть, информационную программу! — она удалилась в комнату.

Я докурила сигарету и последовала за ней, уселась в мягкое кожаное кресло. Шел репортаж с какой-то глубокомысленной заседаловки. Сначала возник в кадре наш всенародно любимый президент — на совершенно брежневский манер он мучительно пережевывал какой-то суконный текст, не отрываясь от бумажки. Затем камера медленно прошлась по лицам граждан заседающих.

– Господи! — выкрикнула я, вглядываясь в знакомые черты: высокий упорный лоб, опрятная борода, седые виски, упрямо поджатые губы, насупленный взгляд…

Да, он вел у нас спецсеминар по Салтыкову-Щедрину, да, это он; до нас долетали слухи, что у него всю жизнь были неприятности, веки вечные он пребывал, как бы Трифонов выразился, в состоянии затира, затирали его; я прекрасно помню его изящные, тонкие (явно с двойным дном) пассажи относительно теории и практики социалистического реализма, саркастические шпильки в адрес "живых классиков" и литературных генералов… Впрочем, в последние годы он часто мелькал — на телеэкране, в прессе, на всяких говорильнях.