Тень жары

Только потом — после, когда много чего экзотически-роскошного исчезло в моем желудке; все эти восхитительно разгоняющие аппетит кусочки курицы в чехлах хрустящего теста, креветки в кляре, телятина, глазированная баранина, и, наконец, королевская креветка с чесночным соусом такой крепости, что язык мой воспламенился, — только тогда я подумала, что Зина не в своей тарелке: почти ничего не ест, отвечает рассеянно и часто невпопад.

– А скоро здесь начнут стрелять? — спросила попытавшись пошевелиться; это мне удалось с трудом — наверное, такие ощущения испытывает человек, съевший слона.

– Что-что? — он вздрогнул, переменился в лице. — Что ты сказала?

В китайских ресторанах вечно стреляют — это я знаю как автор саги про "новых русских"; в одном из эпизодов какие-то бандиты расстреливают у меня шефа-повара ресторана "Пекин" — странно, говорят, он был приличным и безобидным человеком…

– Вот ведь несчастный народ, эти "новые русские"! — заметила я, коротко посвятив Зину в кое-какие детали саги.

– Не такие уж они и бедные, — заметил Зина, и мне показалось, что сейчас он разговаривает сам с собой.

Он пристально вглядывался в зеленое поле, где разглядывать было особенно нечего. К домику приближался какой-то человек лет пятидесяти: плотно сбитый, осанистый, подтянутый — должно быть, в прошлом спортсмен, считающий нужным постоянно поддерживать себя в отличной форме; единственную помарку в его внешности составляла достаточно откровенная и бросающаяся в глаза кривоногость — дефект придавал походке несколько вульгарный оттенок… Про такую говорят — утиная. Человек прошел мимо нас и медленно удалился в сторону паркинга.

– Твой знакомый? — спросила я.

Взгляд у Зины был отсутствующий: он меня не слышал, а если и слышал, то делал вид, будто на время забыл русский язык.

– А, этот? — переспросил он. — Да нет, откуда? Тут публика респектабельная, а я человек простой… — он подтянулся, повел плечами, смахнул несуществующую пылинку с лацкана изысканного клетчатого пиджака ("Ага, простой, — передразнила его я про себя, — да за один такой пиджак мне надо работать год!") и с улыбкой кивнул мне: — Иди, я расплачусь.

Я не тронулась с места; постукивая ногтем по бутылке "Shablis" ("шабли", что ли? не "спотыкач", конечно, но вполне, вполне на уровне питье!), я молча курила, пытаясь найти в его мягких светло-голубых, совершенно по-детски беспомощных глазах ответ на вопрос, занимавший меня.

И не нашла.

– Что это с тобой, а, Зина?

– Ты мне нравишься, — он мягко улыбнулся и прикрыл ладонью мою руку. — Нравишься. В том-то и дело.

Охотник, охотник… Не лукавь — белка зверек не только проворный, но и смышленый, ее не перехитрить… Ее можно, разве что, подстрелить — если ты меткий стрелок и сможешь послать девять граммов свинца точно в глаз.

Глава четвертая

1

В середине дня я отправилась к Панину.

С утра наведалась на почту и в поликлинику, где выяснила кое-что про Ивана Францевича.

Во-первых, он уже три месяца не приходил за пенсией.

Во-вторых, обращался к врачу по поводу расстройства желудка.

И то и другое выглядело, по меньшей мере, странным — мне нужен был совет старого доброго друга. Он старше меня на три года, тем не менее, мы с ним очень близкие, совсем родственные души; оба — "бабушкины дети": нас растили и воспитывали не папы и мамы, а бабушки и дедушки. Сережа рос без матери; отец его (под нашим старым добрым небом — рядовой шофер в каком-то очень закрытом номенклатурном гараже) со временем зашагал и сделался большим госплановским начальником; четыре года назад он умер. Я росла без отца, мама (под нашим старым добрым небом — аспирантка с косичками) настолько углубилась в свой исторический материализм, возводя на монументальном фундаменте цитат средневековой прочности и угрюмости диссертационные замки, что со временем пришла к мысли о соединении теории с практикой, и была принята в Министерство культуры, где отвечала за художественную самодеятельность; временем наши ответственные родители не располагали — и сдали детей на руки старикам.

Был еще один повод для встречи.

Когда мы с Зиной заезжали к Панину и просили его починить стекло в дверце Алкиной Гактунгры, он мне впихнул в сумку несколько журнальчиков; я сунула их в стол. Обстоятельства складывались так, что про этот подарок я совершенно позабыла, и только вчера на ночь глядя в поисках спичек наткнулась на журналы.

Оказывается, Панин накатал роман про моего бывшего мужа*[32], где по ходу развития сюжета выясняется, что Федор Иванович "сука порядочная". Не стоило изводить груду бумаги, чтобы прийти к такому оригинальному выводу, — мне это стало ясно давным-давно.

Однако разговор у нас будет не о характере персонажа.