Тень звука

– Вы знали ли женщину с узкою трубочкой рта?

И дом с фонарем отражался в пруду, как бубновый валет?

– Нет.

– Все виски просила без соды и льда?

– Нет, нет, нет!

– Вы жизнь ей вручили. Где женщина та?

– Нет.

– Вы все испытали – монаршая милость, политика,

деньги, нужда,

все, только бы песни увидели свет,

живую славу с такою доплатою вслед!

– Да.

– И все ж, мой отличник, познания ваши на «2»?

– Да.

– Хотели пустыни – а шли в города,

смирили ль гордыню, став модой газет?

– Нет.

– Вы были ль у цели, когда стадионы ревели вам: «Дай!»?

– Нет.

– Иль, может, когда отвернулись, поверив в наветы

клевет?

– Почти да.

– В стишках все – вопросы, в них только и есть что

вреда,

производительность труда

падает, читая сей бред?

– Да.

– И все же вы верите в некий просвет?

– Да.

– Ну, мальчики, может,

ну, девочки, может,

но сникнут под ношею лет,

друзья же подались в искусство «дада»?

– Кто да.

– Все – белиберда,

в вас нет смысла, поэт!

– Да, если нет.

– Вы дали ли счастье той женщине, для

которой трудились, чей образ воспет?

– Да.

то есть нет.

– Глухарь стихотворный, напяливший джинсы,

ноешь, наступая на горло собственной жизни?

Вернешься домой – дома стонет беда?

– Да.

– Вам нравилось Небо

Двадцатого Века?

– Да!

– Кричат журавли в снегопадах,

и так же беззвучно кричат

алжатые лица в скафандрах,

как в гаечных ключах?

Вы знали – летящих зачем и куда?

– Нет.

В любви и искусстве метались туда и сюда –

и только в вьетнамском вопросе вам, видите ль, ясен ответ?

– Да.

– Святая война для вас – ложь, срамота?

Убитые дети дороже абстрактных побед?

– Да.

– Вас смерть не страшит, ни клеймо «иностранный агент»?

– Нет.

– Вы бьете по банку, но банк – пустота?

Иль, может, понизятся цены на «Кент»?

– Да нет...

– Хотел ли свободы парижский Конвент?

Преступностью ль стала его правота?

– Да.

– На вашей земле холода, холода,

такие пространства, хоть крикни – все сходит на нет?..

– Да.

– Вы лбом прошибали из тьмы ворота,

а за воротами – опять темнота?

– Да.

– Не надо, не надо, не надо, не надо, не надо, случится

беда.

Вам жаль ваше тело, ну ладно.

Но маму, но тайну оставшихся лет?

– Да.

– Да?

– Нет.

– ?..

– ?

– Нет.

– Итак, продолжаете эксперимент? Айда!

– Обрыдла мне исповедь,

Вы – сумасшедший, лжеидол, балда, паразит!

Идете витийствовать? зло поразить? иль простить?

Так в чем же есть истина? В «да» или в «нет»?

– Спросить.

В ответы не втиснуты

судьбы и слезы.

В вопросе и истина.

Поэты – вопросы.

Уже подснежники

К полудню

или же поздней еще,

ни в коем случае

не ранее,

набрякнут под землей подснежники.

Их выбирают

с замираньем.

Их собирают

непоспевшими

в нагорной рощице дубовой,

на пальцы дуя

покрасневшие,

на солнцепеке,

где сильней еще

снег пахнет

молодой любовью.

Вытягивайте

потихонечку

бутоны из стручка

опасливо –

как авторучки из чехольчиков

с стеблями белыми

для пасты.

Они заправлены

туманом,

слезами

или чем-то высшим,

что мы в себе

не понимаем,

не прочитаем,

но не спишем.

Но где-то вы уже записаны,

и что-то послучалось

с вами

невидимо,

но несмываемо.

И вы от этого зависимы.

Уже не вы,

а вас собрали

лесные пальчики в оправе.

Такая тяга потаенная

в вас,

новорожденные змейки,

с порочно-детскою,

лимонною

усмешкой!

Потом вы их на шапку

сложите, –

кемарьте,

замерзнувшие, как ложечки,

серебряные

и с эмалью.

Когда же через час

вы вспомните:

а где же?

В лицо вам ткнутся

пуще прежнего

распущенные

и помешанные –

уже подснежники!

Ироническая элегия, родившаяся в весьма скорбные минуты, когда НЕ ПИШЕТСЯ

Я – в кризисе. Душа нема.

«Ни дня без строчки», – друг мой точит.

А у меня –

ни дней, ни строчек.

Поля мои лежат в глуши.

Погашены мои заводы.

И безработица души

зияет страшною зевотой.

И мой критический истец

в статье напишет, что, окрысясь,

в бескризиснейшей из систем

один переживаю кризис.

Мой друг, мой северный, мой неподкупный

друг,

хорош костюм, да не по росту.

Внутри все ясно и вокруг –

но не поется.

Мой деградирующий вкус

в душевнокризисном крушеньи –

качусь

все кризисней и все душевней.

Я деградирую в любви.

Дружу с гитаркою трактирною.

Не деградируете вы –

я деградирую.

Был крепок стих, как рафинад.

Свистал хоккейным бомбардиром.

Я разучился рифмовать.

Не получается.

Чужая птица издали

простонет перелетным горем.

Умеют хором журавли.

Но лебедь не умеет хором.

О чем, мой серый, на ветру

ты плачешь белому Владимиру?

Я этих нот не подберу.

Я деградирую.

Семь поэтических томов

в стране выходит ежесуточно.

А я друзей и городов

бегу как бешеная сука,

в похолодавшие леса

и онемевшие рассветы,

где деградирует весна

на тайном переломе к лету...

Вальс при свечах

Любите при свечах.

Танцуйте до гудка.

Живите – при сейчас.

Любите – при когда?

Ребята - при часах.

Девчата – при серьгах.

Живите – при сейчас.

Любите – при Всегда.

Прически – на плечах.

Щека у свитерка.

Начните – при сейчас.

Очнитесь – при всегда

Цари? Ищи-свищи!

Дворцы сминаемы.

А плечи всё свежи

и несменяемы.

Когда? При царстве чьем?

Не ерунда важна,

а важно, что пришел.

Что ты в глазах влажна.

Зеленые в ночах

такси без седока.

Залетные на час,

останьтесь навсегда...

* * *

Тамбовский волк тебе товарищ

и друг,

когда ты со стены срываешь

подаренный пенджабский лук!

Как в ГУМе отмеряют ситец,

с плеча откинется рука,

стрела задышит, не насытясь,

как продолжение соска.

С какою женственностью лютой

в стене засажена стрела –