Тендеренда-фантаст

Ты пыточное колесо, русская качель мучений, человеко-кентавр, крылатым смерчем летящий по больничному залу,

Ты дерево, медь, бронза, башня, зубец и свинец, железным петухом пролетающий мимо как по маслу.

Ты магический квадрат, теперь уже поздно, ты мистический приют, амброзианский бык,

Господин нашей наготы, твои пять пальцев – это фундамент избавления.

Господин нашей охотничьей и кухонной премудрости, плачевный барабан нашего бытия, эфирнист, коммунист, антихрист, о! Мудрейший мудрец Соломон!

IX. Гимн-2

Обращаешь внимание, как во второй половине этого гимна из буффонады выделяется литания. Литургические формулы одерживают верх. И хотя голоса и партии ещё спорят и, соответственно, оспаривают предмет, от которого надо отделиться.

Того, кто отверг наш торжественный приём с почестями, наши букеты и парфюмерию и наши опьяняющие наркотики, Бомбардой, свирелями и бубенцами, звонкими цимбалами и потоками слов приветствуем мы тебя.

Кто выбросил на улицу наших ублюдков, наши поваренные книги и астрологии,

Кто вопиял голосами десяти тысяч уродцев,

Кто приближался и торжественно вступал, смеющийся детский летающий змей и триумфатор,

Эрзац-купюрами, железными, эмалевыми, бумажными и пуговичными деньгами приветствуем мы тебя.

Кто в защёчных мешках своей рогатой головы прячет золотушных детей и зебр,

За марку отдались: кокетливый поэт, втёршийся в доверие пролетарий, газетчик и священник.

Вставь кольцо твоего всемогущества нам в нос, а забор в челюсти, укроти наше великолепие.

Большой танец заводим мы в платьях из тряпья и бумаги, из оконного стекла, кровельного толя и цемента.

Наши всенемецкие суковатые палки мы вскидываем вверх, расписанные рунами и свастиками.

От пупка до колен длится твоё царство, и лютеранская треска лает.

От преследований еретиков и утопистов, врагов и пророков избави нас, о Господи.

От надменности теоретикалов и литургиков, от объединившихся колокольных звонарей избави нас, о Господи.

Из этой страны навязчивой идеи долга, промозглых пирогов и местечек, замощённых похоронками, уведи нас, о Господи.

Прекрати стучать деревом, медью, бронзой, слоновой костью, камнем и прочими могучими барабанами.

Прекрати заставлять наших мёртвых соваться к нам и мешать нашему согреву, об этом молим мы тебя, о Господи.

Прекрати сажать привидения к нам на стол, совать призраков в наши кофейные чашки, и не громыхай ты домовыми в балках и стропилах наших лестниц.

Х. Дирижёр распада [55]

В этой главе предполагается, что мясник станет последним, кого похоронят. Впоследствии всё же выяснится, что и некоторые другие пережили Великую погибель. Скорбящие родственники – привидения и трупы трёхмесячной давности. Погребение принимает вид торжественного шествия, сходного с теми, что проводились на Элевсинских мистериях. На правой стороне арены – гнетуще ощущаемая тьма, упрятанная в ящики. По левую сторону виден также выживший поэтический клуб, увлечённо занятый тем, что регистрирует распад и целенаправленно смягчает фантастическую действительность.

Уже все пришли к согласию, и тут дирижёр распада подал прошение об отставке. Это было как нарочно в тот день, когда состоялись последние похороны. Покойники собрались в полном составе. В силу необходимости они подавляли свой запах, крепко пристегнули себе нижние челюсти и распространяли вокруг себя парфюм. Труп лошади, который тянул катафалк, они закутали в ризу, чтобы его червивая нагота не казалась назойливой.

И церемониймейстер мрачной процессии возвысил голос и зачитал из программы торжества:

«Боже, Всемогущему понравилось призывать к себе наших предков, бабушек, матерей и детей, господина Готлиба Цвишенцана, из фирмы Цвишенцан, Челюсть и К°, колбасные и мясные товары оптом».

«Да уссопнит, пусть уссопнит», – загудел хор.

«Кончина усопшего достойна подражания. Во все времена он был верным служакой церкви. Его сопровождает демонстрация нашего похабного соболезнования, глубоко прочувствованные овации боли его родных и друзей, которые, по-настоящему осознав сомнительную ситуацию, вовремя сбежали от него. И остаётся ещё добавить, что под руководством умершего колбасная фабрика, которая теперь не используется, когда-то была вызвана к жизни».