Тендеренда-фантаст

Тут траурная процессия пришла в движение, и дирижёр распада поднялся на подиум и дирижировал в последний раз. А его ассистент устроил гром на жестяной обивке катафалка. И в то время как пахучая процессия удалялась по улице, слышались слова хористов:

«Кто в порту причалит поздно,
Ошпаренный и обезображенный,
С бородой многоседелой —
С кожаным портфелем, вечно в пути —
Кто тут овцу со свиньёй забивал,
Шарахнув их друг о друга,
Туды-т, и сюды-т, и навылет,
Вышедший в отставку и хорошо устроенный, —
Страшится теперь душа дурака,
Что не хватит дивидендов?
Не покраснеет ли дух его в духе?
Он пропал, он пропал».

И священник ковырялся церковным крестом в гробу, поправляя останки, в то время как ассистент гремел, а дирижёр распада дирижировал:

«Несите его сюда
Плашмя на телеге для трупов,
Чтобы корпус, который занят делом,
Сосал питание и подкреплялся.
Положите его на дно неба,
Целиком завёрнутого в квоты.
Застегните ему жилетку полегче,
Он не попал в штанину.
Смажьте ему глаза помягче
Орлиными чернилами немецкого Рейха.

Над его усталой головой Пускай парит всё то, что он успел насобирать».

И вот, тут уже можно было разглядеть, что одесную собрались церковные служители нижнего неба. Они были одеты в рясы из толерантного кашемира и в высокие клобуки из пепла и были заняты тем, что паковали в ящики всё доступное солнечное затмение. Ибо воздух был перегружен им, и от этого болела голова. Некоторые и из этих служивых чёрной прослойки были с непокрытыми головами. Их жестяные глаза косили. Волосы из спичек у них на голове постукивали и побрякивали, когда в них при наклоне попадал ветер.

А ошую поэтический клуб «Пышное бедро» выставил свои вибрационные машины, мощные катапульты, при помощи которых улавливались тишайшие колебания жизни души и распада и затем подсчитывались.

Но при этом у них была ещё и стиральная машина опошления, в которую сверху набивали действительность, чтобы обесценить её зубчатым колесом и циркуляцией. И поскольку тьма слепила все глаза, некоторые пользовались случаем и развернули необузданное эротическое действо. Они подтаскивали грязь, цементный раствор и камни и лепили из них гигантскую вульву, родовую часть богини Та-су-ки[56].

Тут дирижёр распада воздел руки на три ступени выше, указал на пылкие действия и сказал:

«Пусть назовут мне имена и происхождение этих подмастерьев».

И ассистент поднял противень в качестве чёрного солнца и сказал:

«Имейте снисхождение, Господин, это идеалисты. Это заметно по их кипучей духовной жизни. Они родились из сумерек и забыли умереть. Теперь они сочиняют стихи о пустой точке».

И дирижёр распада воздел руки ещё на три ступени выше, высморкался, сплюнул направо и налево и сказал:

«Есть ли среди них декаденты? Трансцендентные декаденты?»

«Нет, – сказал ассистент, – среди них ночные батраки. Они взбираются на памятник поэта-отца Глейма[57] и разрушают перспективу».

И дирижёр распада пригляделся внимательнее и сказал:

«Кажется, они предаются этому активно».

«Да, господин, – сказал ассистент, – они очень заняты своей вертелкой», – но он имел при этом в виду стиральную машину опошления.

Однако в это мгновение один из множества подмастерьев уже покинул заколдованный круг, приблизился, протянул банку для пожертвований и крикнул:

«Человечность устно и письменно! Бесплатная человечность!»

И другие набежали, выжимали мокрые платки, которые были повязаны у них на головах, и декламировали свои только что сочинённые шутки и афоризмы.

Один: «Звёздное чело моей страдальческой короны», и: «Ламповый король из Иерусалима».

Другой: «Я хотел бы сделать замечание: уж коли ты ступил на крутизну… крутил на ступизну… ступай на кривизну…»

Третий: «Тап тап, моё удушье, уезжай, карета», и: «За нашими лбами пылают большие абсцессы».

«Вы преувеличиваете, господин, – встрял ассистент. – В принципе безобидный народец. Не следует удостаивать их твоим гневом».

Но когда один позади всех, у самого парапета, куря трубку, начал читать вслух своё эссе «О красоте неснесённых яиц», тут мастера распада охватило нетерпение, и он крикнул:

«Они грубы, неловки и наглы. Им не нравится, что надо вкалывать. Они хотят места под солнцем. Дай им грош на их складчину, и грош тому, который дует жалобную песню на трубке пищевода. Шугани их, змеюк, из их нор. Мне больно видеть, как они тут расселись».

Тут они запротестовали. И ассистент сказал обескураженно: