Тенеграф

Официально дело было политическим. Неофициально же все знали, что причина таилась в королевском бастарде, которого носила в животе сестра Фауленхоффа – и которого король не желал признавать. Независимо от мотива, убийца достиг цели благодаря счастливому стечению обстоятельств. Сумел нанести королю лишь один удар в плечо, прежде чем его свалил на землю лорд Бартус, королевский защитник. Однако клинок перерезал плечевую артерию, отчего король истек кровью на глазах у толпы.

Королевский трибунал приговорил кавалера Фауленхоффа к сожжению, четвертованию, набивке насекомыми, волочению и вешанию. Была это казнь, какой в Бруншвии не случалось много веков.

В одну из солнечных суббот дворянина привезли на площадь, на которой собралось так много зевак, что головы их перед эшафотом походили на волосатую брусчатку. Палач сперва вложил убийце в руку кинжал – тот самый, который служил ему во время покушения на правителя – и сшил его пальцы вокруг рукояти сапожной иглой. Потом руку с кинжалом начали поджаривать над огнем. Кавалер Фауленхофф быстро потерял сознание, и алхимикам пришлось приводить его в чувство алхимическими солями.

Однако казнь лишь начиналась.

После того как его привязали к пыточному столу, палач отрезал ему вторую руку и стопы пилой, затягивая кожаные ремни и прижигая обрубки, чтобы королеубийца не истек кровью слишком быстро. Потом оторвал его член щипцами и уступил место тенемастеру, который во мраке небольшой деревянной будки открыл необычно трудный и искусный укорот внутрь обездвиженного Фауленхоффа, в точку между его кишками.

Палач же в это время обошел помост, показывая людям ведро, полное тараканов, которые отвратительно перебирали хитиновыми ножками. Потом с помощью укорота он впихнул несколько горстей насекомых прямо во внутренности дворянина.

Фауленхофф начал дергаться и визжать так ужасно, что люди теряли сознание. Он умолял палача, того, кто в это время демонстрировал публике мясницкий нож, чтобы тот побыстрее приступил к следующей части, произнося при этом последние членораздельные слова во время церемонии.

Палач, однако, не спешил. Он любил внимание толпы и восхищенные взгляды простецов. Он обошел несколько раз эшафот, а к кавалеру Фауленхоффу подступился, лишь когда в глазах того запылало истинное безумие.

Ложе пыток установили вертикально, и толпа с немалым удивлением глядела, как под натянутой кожей на животе дворянина проступают очертания тел насекомых, которые в вонючем мраке, давимые кишками и тонущие в крови, отчаянно искали путь к бегству.

Палач встал сбоку от Фауленхоффа и мясницким ножом распорол его от подвздошья до паха, а потом принялся вытягивать его внутренности. Каждую из обсиженных насекомыми горстей, что блестела на теплом солнце от крови и хитина, он подсовывал под нос Фауленхоффу. И сделал он это настолько умело, что не повредил никаких важных органов и главных артерий. Поскольку это была лишь половина казни.

Говорят, что Фауленхофф в тот миг открыл для себя такие возможности человеческой глотки, которые известны были лишь легендарным певцам – и наибольшим безумцам.

С кишками, свешивающимися с шеи, чтобы они не путались под ногами, Фауленхоффа потянули под виселицу. Там он повис на веревке. Глаза чуть не вывалились у него из орбит, но помощники палача не дали ему помереть – обрезали на время веревку, чтобы он пережил еще и последний этап казни. Он состоялся под эшафотом, куда подвели четырех запряжных лошадей.

Под коленями и на локтях королеубийцы затянули врезающиеся в тело узлы. Канаты привязали к конской упряжи. Потом стали разрывать приговоренного, но измученное тело не поддавалось. Кони фыркали, кости Фауленхоффа вышли из суставов, но сам он оставался целым. Только серел все сильнее и существовал серьезный риск, что умрет преждевременно.

К счастью, палач, человек умелый и опытный, схватил нож и подрезал королеубийце плоть по внутренней стороне суставов.

Это подействовало – коней чуть хлестнули кнутом, и конечности с хрустом оторвались. Темная кровь брызнула на лица зевак.

…Пример Фауленхоффа сыграл свою роль. С того времени по сей день – более полувека – ни в одной из многочисленных стран Севера никто не поднимал руку на короля.

Я намеревался стать первым.

Планировал я преступление гораздо худшее, чем бедный дворянчик, ведь я хотел убить короля, которому сам же и помог взойти на престол. Вместе с ним погибнет, скорее всего, множество обитателей Серивы, а город лишится сердца.

Меня должны были мучить сомнения, угрызения совести. Но я уже не был Арахоном И’Барраторой. Во мне была и гордая, несгибаемая Кальхира. Во мне был Герт, желавший увидеть, как сгорит весь мир. Поэтому мысленно прикидывая план, я ощущал лишь холодную, приятную дрожь, пробегавшую от позвоночника до челюсти.

За все обиды, за смерть Арахона, за Д’Ларно и Черного Князя. За заговор против Вастилии – я хотел, чтобы этот сукин сын умер, даже если мне придется рвать его голыми руками.

План начинался с фитиля, который я как раз держал в руке, исследуя его зернистую, жесткую фактуру.