Тенеграф

…парень был чрезвычайно плох. Я это понял, когда мы, после пятнадцати часов скачки, разбили лагерь под Кирхоффеном, на изгибе маленькой речки, у подножия скалы. Я полагал, что это слишком близко от замка, но выбора у нас не было. Кони почти падали от усталости, а двое раненых — Дорхофф и Жако — едва держались в седлах.

Над нами, над стеною скалы, шумел старый бруншвинский лес, такой черный и густой, какого я никогда раньше не видел. Корни деревьев свисали со скалы, словно пальцы стариков, погребенных совсем неглубоко, а ржавая река пахла лишайником и мхом.

На гору я послал трех стражников, сам же помог дофину сойти с седла, обернул его попоной и усадил на ствол дерева. Когда я присмотрелся к нему поближе, меня поразило, какую малость мы приобрели ценой жизни тридцати лучших людей Вастилии. После многих лет, проведенных в абсолютной тьме и одиночестве, молодой Герменез уже не владел человеческим языком. Бормотал какие-то слова, лишенные смысла. Водил бессмысленно глазами.

Когда мы разбили палатку и занесли его внутрь, он дал знак, что просит прибор для письма. Когда же получил его вместе с листом чистой бумаги, начал что-то записывать. Листок с его записями я сохранил и привожу здесь, поскольку, хоть слова его и не обладают никаким смыслом, в них есть несомненная историческая ценность. Потому что это первые литеры, начертанные будущим королем Серивы после того, как его вырвали из неволи.

Я прочел эти несколько фраз, написанных молодым королем вастилийским алфавитом, однако ничего не понял.

— Ничего странного, что ты не знаешь этих слов, — сказала Легион. — Никогда ранее они не звучали в этой части мира. Происходят они с далекого Юга, из Каракума. Это староибрийский, язык двора Эбеновой Госпожи.

— Что оно означает?

— Ничего важного. Бред, обрывки предложений, фрагменты ежедневных бесед. Важнее то, каким образом они попали в его голову.

— Через соединение с чьими-то воспоминаниями, — догадался я. — Но в замке Вульфенгард не было ни одного ибрийца. Я сомневаюсь, что во всей Бруншвии нашелся бы хоть один.

— Это не мог быть простой ибриец, но только ибрийский тенемастер. Многие из этих слов имеют отношение к работе над укоротами тенепространства. Я думаю, все было иначе. Твой плененный король долгие годы сидел во мраке, погруженный во тьму. Ты ведь знаешь, что в ямах и глубочайших темницах тень — зрелая, густая, а слои светлого мира тонки, словно пергамент. Там, куда никогда не доходит свет, тенепространство смешивается со светлым миром. Именно в таких местах жил Герменез. Друзьями его были лишь крысы, ползавшие по его ногам. И другие существа, приходившие с той стороны. Полагаю, лишившись разума, он говорил сам с собой, во тьму. Кричал в нее слова ярости и отчаяния, носимые глубоко в себе. И однажды тенепространство ответило сладким женским голосом.

— Голосом Эбеновой Госпожи… Ты и впрямь думаешь, будто она сумела его отыскать на другой стороне мира?

— Наверняка. Она ведь глядит в тенепространство, шпионит, строит планы. Герменез, погруженный во мрак и наполовину обезумевший, оставлял на тенепространстве складки, привлекавшие эту ведьму, словно жадную рыбину. Она пообещала ему возвращение к солнцу, к светлому миру. Взамен же потребовала лишь одного. Прочти теперь страницу сто двадцать четвертую.

Я прочел.