Теневая Черта. Звездные ловцы. Звездный Рубеж

И речь шла не только о марках. Похоже, они коллекционировали все подряд — монеты, марки, всевозможные древние безделушки. Каюта Мыша была уставлена маленькими чугунными треножниками и прочими старинными штуковинами. Оценить по достоинству Эми могла лишь принадлежавшую Мойше коллекцию бабочек, которая висела у него на стене в рамке под стеклом. Они казались ей невероятно прекрасными.

Корабли сейнеров были стерильны с экологической точки зрения. Негуманоидная жизнь содержалась лишь в зоопарках, притом лишь крупные, хорошо известные звери.

У самой Эми не было никаких увлечений. Чтобы отдохнуть, она читала — эту привычку переняла у матери.

Мыш даже умел неплохо играть на кларнете, древнем духовом инструменте, который теперь можно было встретить крайне редко. Он утверждал, что научился этому у отца.

— Как насчет Греты? — спросил Мыш. — Думаешь, департамент о ней позаботится?

Эми вздрогнула:

— Ты не говорил мне ни про какую Грету, Мойше.

— Это было в другой жизни.

Хоть они и любили друг друга, но не слишком хорошо друг друга знали. Бен-Раби не нравилось ворошить змеиное гнездо прошлого — слишком велика была вероятность обнаружить там нечто мерзкое, которого хватало в жизни каждого.

Но он все же ответил на вопрос Эми:

— Я уже рассказывал про девочку, которую встретил, когда в последний раз был на Старой Земле. Когда в последний раз побывал у матери. Девочке хотелось выбраться с Земли, но друзья ее не пускали. Я помог все устроить и в итоге оказался ее спонсором.

— Вроде как приемным родителем, — объяснил Мыш.

— Ей сейчас должно быть восемнадцать. Я давно уже не думал о ней. Тебе не стоило о ней упоминать, Мыш. Теперь начинаю за нее беспокоиться.

— Незачем. Макс за ней присмотрит.

— Может быть. Но как-то неправильно перекладывать заботу о ней на кого-то другого. Есть какой-нибудь способ иногда посылать ей письма, Эми? Просто чтобы она знала: со мной все хорошо и я о ней не забываю. Я даже согласен, если письма будешь писать ты или Ярл. Можете даже пропустить их через криптокомпьютер и убедиться, что они полностью невинны.

— Так это всего лишь ребенок? — спросила Эми.

— Угу. Она во многом напомнила меня самого, когда я улетел со Старой Земли. Такая же растерянная, как и я тогда. Я подумал, что смогу помочь, став ее спонсором. А потом я вроде как сбежал, когда Бюро отправило нас сюда. Я сказал, что мы вернемся через пару месяцев. Но прошло уже почти четырнадцать.

— Я спрошу Ярла. Он разрешает отправлять кое-какую почту. У некоторых есть родственники на планетах. Но это небыстро.

— Не важно. Эми, ты моя драгоценность. Я тебя люблю.

— Ладно, — сказал Мыш, вставая. — Если у вас начались нежности — мне пора бежать. Занятия для кандидатов на гражданство. Полная мура, Мойше. Я, Эмили Хопкинс и этот преподаватель, урод-фашист… Может, меня снова ранят в руку, и тогда я вернусь сюда, так что тоже удастся пропустить пару уроков. Веди себя хорошо. Делай все, что велит доктор. Иначе шею тебе сверну.

Он вышел, прежде чем Мойше успел смутить его потоком благодарностей за визит.

— Что-то ты сегодня странно молчалива, милая, — после некоторой паузы сказал бен-Раби.

Может, если бы тут не было врача…

— Просто устала. Мы все еще работаем в две смены и едва держимся на ногах. Нам предстоит долго пробыть на верфях — если «Данион» не развалится на части до того, как мы туда доберемся. И если акулы нас не растерзают.

— Ты уже полсотни раз упоминаешь эти самые верфи, но ничего о них не рассказываешь. Хоть теперь-то ты мне доверяешь?

— Собственно, это и есть верфи. Где мы строим и ремонтируем корабли. Мойше, тебе все равно пока никуда отсюда не деться. Расскажи о себе.

— Что?

— Мы с тобой познакомились в самый первый день. Еще на Карсоне, когда ты подписывал контракт. Мы прожили вместе несколько месяцев, прежде чем я узнала, что у тебя есть дочь. Я ничего о тебе не знаю.

— Грета мне не дочь, милая. Я просто помог девочке, которой был кто-то нужен…

— Это ведь почти то же самое?

— Юридически — наверное, да. На бумаге. Хотя в суде могли бы возникнуть проблемы.

— Расскажи мне. Обо всем.

Ему ничего не осталось, как рассказывать. И он заговорил.

Врач, подозрительно наблюдавшая за ними с некоторого отдаления, дала понять, что ему на какое-то время придется здесь задержаться.

— Ладно. Скажешь, когда станет скучно.

Он родился в Северной Америке на Старой Земле, в семье Кларенса Хардавэя и Майры Макленнон. Отца он почти не помнил. Мать, по непонятным до сих пор причинам, решила воспитывать его дома, вместо того чтобы отдать в государственный интернат. Лишь немногие, жившие на пособие, сами растили детей.

Детство его было типичным для росших дома отпрысков бедняков. Почти без присмотра, почти без любви, почти без образования. Еще до того, как ему исполнилось восемь, он уже бегал с бандой подростков.

В девять лет он увидел первых в своей жизни уроженцев других планет — офицеров Флота в отглаженной черной форме, которые явились по тайным инопланетным делам.