Теневые блики

Кто-то пел колыбельную на языке древних пределов – о том, как по весне птицы пускаются в пляс и облака расходятся на небе, о том, как поляны радуются каждой новой травинке, а сердце человеческое очищается после признания в грехах. Пел о том, как сладко найти прощение и насколько легче дышится после того, как скажешь правду, как в сердце твоем распускаются цветы. Почки берез набухают светло-зеленым цветом, дубовая кора уплотняется и свежеет, корни граба крепнут под землей…

Песня магически действовала на меня. Я засыпала, успокаиваясь и расслабляясь. Голос поющего заполнял пространство храма от пола до потолка, как влитой. Голос казался прекрасным. И знакомым.

– Это поет Дахху? – тихо спросил Полынь, выдергивая меня из сладкого сонного омута.

– Нет, – покачала я головой.

Куратор кивнул, а потом неожиданно рванул портьеру в сторону и бросился в зал. Я – за ним.

В дальнем от нас конце храма, посередине алтарной зоны, сияющей всеми оттенками золота, лежал Смеющийся. Лицо и обнаженный торс Дахху были покрыты порезами. Друг покоился на спине, руки раскинуты по сторонам. Шарф и шапка куда-то запропастились. Крупные шрамы на шее, седые волосы на макушке – все на виду. И тут же – синяки, насыщенные фиолетовые кровоподтеки, свидетельства Ночной пляски.

Рядом с Дахху на корточках сидел мужчина в коричневом балахоне с капюшоном, скрывавшим лицо. Мужчина пел, и звуки его песни снова чуть не пленили меня. В руках у маньяка была малярная кисть, мокрая от черной краски, ведро с которой стояло тут же. Убийца рисовал этой краской странные закорючки на груди Дахху, слегка отстраняясь после нанесения каждой из них – будто бесконечно любовался проделанной работой. Краска маслянисто поблескивала на свету, ластясь и лоснясь, как живая.

Но вот треск отдернутой Полынью портьеры разорвал тишину, будто летний гром тихую ночь, и маньяк понял, что ему помешали.

Полынь сразу начал творить заклинание, разбегающееся серебристыми сполохами у него между пальцев. Сполохи собирались в черную тучу над головой куратора, которая с неумолимостью шторма поплыла вперед.

Горестная Кара Табахати. Старинное боевое заклятие, о котором я помню лишь одно: мне так и не удалось им овладеть, несмотря на все попытки.

Маньяк лишь мельком взглянул на тучу.

А потом, как ни в чем не бывало, выхватил из рукава мантии длинный узкий кинжал и воткнул его в шею Дахху. И тотчас продолжил рисовать, уже не сильно заботясь о ровности мазков. Заклинание Полыни быстро набирало силу, шипя и треща на весь храм, я, вскрикнув, бросилась бежать к Дахху, но маньяк не дергался.

Быстро, технично делал свое дело. Хладнокровная тварь.

Я увидела фонтанчик крови, забивший из шеи Дахху. Мне показалось, будто меня накрыло волной свинцово-серого моря, нет, океана. Глаза затянуло мутной пленкой, храм поблек, и лишь фигуры Дахху и маньяка выделялись пульсирующими пятнами прямо по курсу. Не отдавая себе отчета в том, что делаю, я остановилась посреди зала, вскинула прямые руки вверх и заорала.

В этом крике было куда больше силы, чем в любых заклинаниях.

Теневые блики водопадом обрушились перед моими глазами, превращая реальность в не более чем отражение другой, истинной жизни.

Здание содрогнулось от мощного точка. От меня разбегались прозрачные волны, будто круги по воде от брошенного камня. Маньяк и Полынь разлетелись по сторонам, как тряпичные куклы. Куратор ударился затылком об угол скамьи и затих. Его заклинание, тихо булькнув, схлопнулось. Старинные фрески алтарной зоны начали покрываться трещинами.

Не опуская руки, я, чеканя шаг, пошла вперед, к завалившемуся на бок маньяку, и продолжала орать, орать так, будто только что родилась, будто от силы моего крика зависит все будущее мира. Купол храма тихо гудел, как гонг после удара. Факелы в статуарных лакунах гасли один за другим. Со стен начали срываться канделябры, стали падать иконы, разбиваясь об пол. В помещении резко потемнело.

Я приблизилась к скорчившемуся на полу убийце, присела на корточки и сорвала с него капюшон.

На меня смотрело красивое, пропорциональное лицо Анте Давьера.

Совершенно спокойное лицо. Не поднимаясь, предприниматель с силой впечатал мне кулаком в скулу. Тяжелый перстень рассек кожу. Я потеряла равновесие и завалилась на спину. Анте прыгнул сверху, снова занеся руку для удара, но мне удалось откатиться вбок, уворачиваясь.

Перекувыркнувшись и вскочив на ноги, я резко выбросила раскрытые ладони вперед и очертила ими два больших круга, всю свою волю, всю свою ненависть направив вовне. Здание мелко затряслось, паукообразные трещины покрывали уже все стены, пол, потолок. Один из сталактитов композиции «сквозь тернии к звездам» с грохотом обвалился, едва не расколов черепушку Полыни.

Давьер кинулся на меня, не выпрямляясь, как борец на ринге. Из ушей и носа у него текла кровь, но он все равно сбил меня с ног, ударив головой в живот, а сам остался стоять. Я захрипела, изловчилась и вцепилась ему в щиколотку, со всех сил дернула. Получи!

Анте не удержался и плашмя упал на спину, хорошенько приложившись о мрамор затылком.