Теневые блики

Зарычав, я встала на колени и, будто бешеная собака, на четвереньках рванула к нему. Где-то вдалеке послышался слабый стон куратора.

Храм заволокло пылью из мраморной крошки: от стен откалывались все новые и новые куски, витражи осыпались вокруг нас. Трещина, бежавшая от главного входа к алтарю, все росла. Я схватила полубессознательного Давьера за горло и сдавила изо всех сил, точно зная, что сейчас убью его.

Багровый туман ходил у меня перед глазами. Здание сипело и стонало, оседая по углам.

Я чувствовала, как из меня хлещет раскаленная энергия, похожая на кнут, извивающаяся, как змея, разрушающая все, до чего дотягивается. Я чувствовала себя сильной.

Сильной, как никогда.

Никто и ничто не могло остановить меня. Весь мир лежал у моих ног, и мне было удивительно, что я не понимала этого раньше.

Карл – дурак со своим принятием.

Я еще немного сдавила пальцы на горле Анте. Он, выпучив глаза, пытался отодрать мои руки – но разве способен какой-то маньяк бороться со мной, с той, на чьей стороне сейчас вся унни мира, чья искра полыхает, как Алесиндрайский маяк?

– Так я и знала. Ублюдок, – прошипела я. – Ты убил моего друга!

Анте скосил побагровевшие глаза на Дахху. И тут до меня дошло.

Дахху не мертв. Иначе бы маньяк смог воспользоваться высвободившейся унни Смеющегося: рисунок черной краской не завершен, и энергия вытекла бы свободно, прямо в загребущие руки убийцы.

Меня прошибло холодным потом от осознания того, как я сглупила. Мигом отбросив размякшего Анте, я, спотыкаясь, бросилась к Дахху. Я ни праха не смыслила в лекарском деле, но решила, что нельзя выдергивать кинжал у него из шеи.

Друг меж тем совсем посинел, и из его горла стали слышны булькающие звуки.

– Держись, держись, держись, – в ужасе бормотала я, пытаясь надавить пальцами на рану так, чтобы затормозить пульсирующую кровь.

Здание Храма начало рушиться по-настоящему. Возле нас с потолка упал и раскололся кусок мрамора размером с арбуз. Потом еще один и еще. С диким, разрывающим уши скрежетом завалилась набок узорная винтовая лестница, перерубая ряды скамей. Где-то вдалеке послышался низкий, спиралью усиливающийся рев дворцовой тревоги.

Я постаралась прикрыть собою Дахху, сцепленными в локтях руками обвив его голову. Слезы ручьями лились вниз, смешиваясь с алой кровью Смеющегося.

Теневые блики, все еще танцующие на изнанке век, уже не слушались, хотя я приказывала им лечить, быстрее лечить его! Унни игнорировала меня. Энергия была слишком возбуждена из-за разворачивающегося кругом хаоса для того. Как только я позабыла свой гнев, она тотчас потеряла интерес ко мне – разрушение явно куда больше привлекало унни. Ей было любопытнее смотреть на то, как складывается наш огромный карточный домик, нежели помогать умирающему парню и его тормознутой, злобной подруге… Карл был прав. Долго на эмоциях не протянешь.

– Прости меня, Дахху, – застонала я, почувствовав, как очередной потолочный камень ударяет меня по спине. Скоро мы будем погребены.

Вдруг кто-то схватил меня за плечи, с силой дернув. Я не успела сообразить, что происходит, как оказалась на зеленой лужайке у пруда. Дахху все так же был внизу, подо мной – я сжимала его с такой силой, что посинели костяшки пальцев.

Я оглянулась.

Животные попрятались, птицы улетели. Дворцовый садовник замер с отвисшей челюстью, не замечая, что секатор выпал у него из рук. Земля раскололась, и глубокие трещины стонали и осыпались краями, убегая вдаль, в сторону дворца. Деревья дрожали и скрипели. Небо заволокло темно-фиолетовой тучей. Нудное нытье сирен шурупами ввинчивалось в мозг.

Передо мной стоял, шатаясь, полупрозрачный Полынь, весь в мраморной крошке. Одежда местами порвана, местами обуглена. Куратор окинул нас бешеным взглядом. Его и без того огромные глаза совсем ввалились. Смерть, и та краше. Полынь повернулся в сторону Храма Белого огня, трясущегося и стонущего в тридцати метрах от нас, помотал головой, сам себя похлопал по щекам и исчез.

– Ты что творишь?! – с опозданием крикнула я в пустоту.

В тот же момент я с ужасом увидела, как храм рушится. Рушится окончательно, обваливаясь внутрь, начиная с купола, будто пыльный театральный занавес знаменует конец спектакля.

Вышеупомянутый садовник тоненько завизжал и бросился прочь.

Я сглотнула.

– П-полынь? – обреченно пискнул, казалось, совсем чужой голос.

Огромное пепельное облако поднялась от обломков храма и безнадежной серостью поглощало все вокруг. Я не могла выдавить ни звука.

Но вот – куратор снова появился, изо всех сил удерживая очнувшегося Анте Давьера. Я выдохнула.

Предприниматель, владелец «Вострушки», рычал и вырывался. Это было похоже на борьбу человека с ночным кошмаром – ведь Полынь, от секунды к секунде, становился все прозрачнее, будто на картине выцветали пятна. Я в панике смотрела на куратора, до одури боясь, что он сейчас окончательно исчезнет, раз и навсегда.

Вдруг обессилевшего Полынь качнуло. Он тяжело осел на землю.