Тени южных скал

Он сжал зубы, которые стучали от холода, и шагнул в ледяную воду. Будто сотни ледяных иголок впились в тело; ноги, грудь, голову обдало ледяным пламенем — до темноты в глазах. Шубин принялся загребать одной рукой вдоль течения горной реки. Оно мгновенно его вынесло в широкий проем и потащило по пологому спуску всё ниже и ниже — в бескрайнюю даль открытого моря. Разведчик с трудом выплыл из холодных струй, поймал такт качки и повернул назад — к скалам. Теперь он оказался с другой стороны закрытой бухты. Здесь серые плиты были вылизаны бесконечными оглаживаниями волн в гладкие серые перекаты. Разведчик попытался ухватиться рукой за ближайший холмик, но непослушные от холода пальцы не смогли сжаться с силой вокруг мокрого острия. Глеб дернулся назад, чтобы не намочить водой драгоценный груз на голове, осел, и волна ударила его прямо в лицо. Студеная жидкость обожгла глаза, он потерял ориентир, а море, будто в насмешку, принялось швырять человека от волны к волне, играя с ним, как с рыбешкой. Капитан сквозь зубы прорычал: «Врешь, не возьмешь!» Он напружинился и сиганул вперед из воды — прямо на камни. С размаху ударился животом, ребрами так, что остановилось дыхание. Но пальцы прочно впились в округлые каменные пики, а мокрое тело распласталось на краю небольшого скалистого выступа. Несколько минут капитан лежал, как выброшенная на берег рыба; рот его скривился в беззвучном крике от боли после удара о камни. Но пульсирующий огонь в груди и брюшине постепенно затих. Глеб нащупал в темноте выемку, поднялся и повернулся спиной к ветру. Вспыхнул огонек зажигалки — от него занялся медленно сверток. Теперь можно действовать! Он развернулся и осторожно сделал движение вверх, снова вверх и еще раз, потом отвел руку в сторону три раза и еще три сигнала вверх. Подстилка тлела и обжигала руку, удушливая гарь от нее резала горло, но разведчик терпеливо продолжал водить импровизированным факелом, отсчитывая беззвучно: «Три точки, тире, тире, тире, три точки». Пламя лизало уже пальцы, сжигало кожу, отчего боль была нестерпимой: он горел заживо, но продолжал двигать рукой — вверх, в сторону, вверх. Лишь когда последняя искра исчезла на пальцах, он со стоном опустил руку на влажные камни. Тотчас же ожог засаднил еще сильнее от морской соленой воды. Он сквозь сжатые зубы прохрипел самому себе:

— Вперед! — И снова окунулся в ледяную воду.

Ощупью, касаясь пальцами склизкой каменной поверхности, проплыл обратно до речного потока. Возвращаться оказалось труднее: струи сбивали его назад, не давая подняться против течения. Глебу пришлось добраться до каменной стены бухты и по большой дуге обогнуть весь водоем, чтобы не потерять последних сил в борьбе с горной рекой. Он вылез на сушу и почти сразу наткнулся на кучу из вещей. Все партизаны теперь были раздеты до нательного белья; они дрожали от ночного холода, жались друг к другу, чтобы сохранить хоть немного тепла. К командиру потянулись сразу десятки рук, ему помогли выбраться. Кто-то протянул сухую телогрейку — только капитан молча отодвинул в сторону теплую вещь. Сил разговаривать у него не было, надо было действовать дальше. Снова сверток из одежды в одну руку, а второй — грести к выходу из скалистой бухты. Пока плывешь по течению, можно ненадолго расслабить тело, а вот потом в открытом море изо всех сил грести к камням и снова выпрыгивать на них с размаху. Сознание было в тумане от холода; капитан заставлял себя действовать, проговаривая про себя приказы: «Поджигай! Три точки, три тире, три точки!» А потом опять ледяная вода и движение на ощупь. Разведчик потерял счет времени; из-за сильного переохлаждения и острой боли в руке, которой он держал факел, мысли двигались медленно. Иногда он приходил в себя и понимал, что провалился в какой-то полуобморок, и тут же отдавал команду снова: «Плыть к скалам! Быстрее!»

Куча из вещей уменьшилась вполовину за ночь, а утром Глеб уже не мог сам выбраться из воды. Он взмахивал руками, но проносил их мимо кромки берега: от сильной усталости и холода нарушилась координация. Ребята из отряда помогли ему, подхватили и вытащили на каменную поверхность. Он как был, почти обнаженный, мокрый, так и свернулся тугим комком и провалился в забытье. Несколько раз за день капитан вскакивал и выкрикивал:

— Катер! Сигнал, сигнал, они увидели сигнал?

Но ответом ему было только удрученное молчание. Старший из партизан откликнулся:

— Товарищ командир, по очереди дежурим на камнях. Сигнал подаем днем тоже — солнечными зайчиками от лезвия клинка.

— Правильно, это правильно, — пробормотал Шубин и снова впал в тяжелое забытье.