Тени незабытых предков

Некоторыми из дорогих ей вещей Галина Сергеевна успела распорядиться еще при жизни и передала их конкретным людям. Так, например, кольцо работы Рене Лалика (оно было создано художником-ювелиром в 1910 году под впечатлением от танца Анны Павловой), которое подарил Улановой Морис Бежар, досталось Владимиру Васильеву. Санкт-Петербургский театральный музей получил почти все ее сценические костюмы.

Но и в собственности московского музея осталось много совершенно потрясающих вещей, подаренных Улановой художниками, артистами, почитателями ее таланта. Удивительной красоты шкатулки, изящные веера, статуэтки, ранее принадлежавшие выдающимся людям, а потом подаренные великой балерине. Портсигар из карельской березы с дарственной надписью Ф.И. Шаляпина другу, предметы, принадлежавшие Анне Павловой, Тамаре Карсавиной, Ольге Спесивцевой, Михаилу Фокину… Подарки Эвелин Курнанд, американской танцовщицы, беззаветно любившей балет, а в балете – танец Улановой. Курнанд хотела преподнести в дар Галине Сергеевне и немаленькое собрание произведений русского искусства ХХ века – Гончарова, Ларионов, Бенуа, Бакст… Уланова этот дар принять не могла и переадресовала коллекцию государству. Часть коллекции отправилась в Третьяковку, часть – в Бахрушинский музей, что-то в Петербург… В дарственной Эвелин написала: «Я дарю это стране, давшей миру великую балерину».

А потом неожиданно умерла журналист Татьяна Агафонова, секретарь Улановой, ее младшая подруга, взявшая на себя все заботы о доме, и Галина Сергеевна оказалась беспомощной перед, скажем так, вседозволенностью современной жизни и натиском беспардонных журналистов. В результате после ее смерти в свет вышли сразу несколько интервью, которых она фактически не давала. На предупреждения близких, мол, разговоры записывают, удивлялась: «Как же могут записывать, ведь они не спрашивали у меня разрешения!..» Вот такой была она, обыкновенная богиня. Кто-то считал – слишком наивная, кто-то – слишком порядочная…

Я спросила Татьяну Сергеевну Касаткину:

– Вы столько лет ее знали! А что-то Вас в ней раздражало?

Касаткина пришла в замешательство:

– Этот вопрос настолько неожиданный. Я пытаюсь представить себе, что могло у меня вызвать подобное чувство. Не знаю. Она была редким человеком. В ней было какое-то внутреннее благородство, чувство такта, наверное, связанное и с определенным воспитанием, и с культурой, что сейчас встретить трудно. Она, скажем, не терпела, чтобы в ее присутствии о ком-то плохо говорили. А еще была чрезвычайно щепетильна. Очень трудно принимала помощь…

– Уланова ощущала, что она – великая балерина?

– И да, и нет. Однозначно на этот вопрос ответить трудно. Некоторых людей, с ней сталкивающихся, поражала ее невзыскательность, нетребовательность в быту. Она была очень скромным человеком, считала, что знаменитой ее сделали обстоятельства, люди, которыми ее одарила судьба. Но гениальность в ней была от природы. Это все-таки дар божий и еще многое, многое… Обратите внимание, она была уже старым человеком, а к ней тянулись, ее любили очень современные художники. Тот же Бежар, Джон Ноймайер, который так боялся, что его спектакль «Ромео и Джульетта» ей не понравится. А Уланова восхищалась и постановками Бежара, и с удовольствием работала с артистами труппы Ноймайера. Ее ум и восприятие были свободны от предрассудков…

P.S. Возвращаясь к разговору о кимоно Улановой, добавлю следующее. Первое кимоно мне передала Елена Сергеевна Брускова, одна из душеприказчиков Улановой, ее близкий друг, замечательный журналист, основательница российских Детских Деревень SOS и одновременно мама моей подруги Наташи Брусковой, из своей коллекции вещей, в свою очередь подаренных ей Галиной Улановой. Ошарашенная невероятным подарком, я попросила Елену Сергеевну: «Напишите, что кимоно действительно принадлежало Улановой. Ведь расскажу кому – не поверят, будут думать, что сочиняю!»

Елена Сергеевна засмеялась и уверила, мол, «справку» такую непременно выдаст. Но не сложилось. Постепенно забылось, отошло куда-то в глубь этой истории. Потом Елена Сергеевна умерла, а Наташа Брускова отдала мне второе, «летящее» кимоно, из подарков Улановой ее маме.

В прошлом году я эту историю вспомнила и пристала уже к подруге Наташе: «Напиши, ты же во всем этом участвовала…» На что Наташа, подумала-подумала и предложила: «Ты сама напиши, а я подтвержу!»

Я написала. Наташа свою часть договора тоже выполнила.

Елена Ржевская. «Недолюбив, не докурив последней папиросы…»

ВМоскве мы жили с ней по соседству, я – на улице Правды, Елена Моисеевна – за углом налево, на Ленинградском проспекте, в доме, что располагался прямо за детской поликлиникой. На втором этаже. Из этого дома ушел на фронт и не вернулся ее юный муж, поэт Павел Коган, написавший песню «Бригантина поднимает паруса» (1937 год).