– Получается, ты знаешь, что со мной? – растерянно спросила я, отстраняясь от его прикосновения. Мой пульс ускорился, и шею начало покалывать. В какой-то момент темнота показалась мне чересчур темной. Я нуждалась в ответах. – Так что же со мной происходит? – спросила я, поднимая свои все еще мерцающие золотом руки. – Ты знаешь, что это такое?
Папа кивнул. Он достал из кухонного шкафа стакан и вытер с него пыль краем своей рубашки. Потом подставил его под кран, но вода из него не хлынула.
– Вода отключена, – заключил он, отставляя стакан в сторону.
– Папа, – нетерпеливо перебила я. – Объясни, пожалуйста, что это на моей коже. Это плетения? Ты же знаешь, что такое плетения? А если знаешь – то откуда? Как ты с этим связан? Но главное – как
Джек вздохнул, не глядя на меня.
– А ты все еще рисуешь?
– Что?
– Я спросил – ты все еще рисуешь?
– Не меняй, пожалуйста, тему!
Джек снова вздохнул.
– Я и не меняю.
Я зажгла свет, полезла в карман брюк и вытащила нож.
– Ты же на самом деле говоришь об этом? Хотел узнать, со мной ли твой подарок? – я подняла его, и папа застыл. – Бастиан говорит, что это не обычный нож, – продолжал я. – Но ты и сам это знаешь, не так ли? Ты должен знать, ты же сам его изготовил?
Он кивнул.
– Так! Тогда расскажи мне сейчас, что здесь происходит. Все с самого начала. Я хочу, наконец, знать все!
– Да, полагаю, ты имеешь на это право, – тихо согласился мой отец и вернулся за стол с поникшей головой. – Ты тоже сядь, тогда я тебе все расскажу.
Но садиться не хотелось. Я только подняла с пола опрокинутый стул и поставила одну ногу на сиденье. Нож в моем кулаке придавал мне уверенности, и я крепче сжала рукоятку.
– Итак, папа, начинай, – требовательно сказала я, потому что чем дольше он смотрел на меня, тем больше я чувствовала себя преданной им. Объятие уже не имело никакого значения. Я не чувствовала, что он меня любит. Не чувствовала, что он сделает все, чтобы быть со мной. Он этого и не делал. И я хотела наконец выяснить причины. – Почему ты меня бросил? При чем тут этот нож? А мои плетения? Что ты о них знаешь? И зачем ты вонзил чертовы ножницы в грудь мистеру Кроссу? Он чуть не умер!
Он тяжело вздохнул, и я еще больше рассердилась. Почему нельзя просто рассказать всю историю от начала до конца?
– Я напал на этого человека, потому что хотел убить его, – его ответ прозвучал так спокойно, что я на миг подумала, что ослышалась.
– Ты хотел
Папин взгляд встретился с моим.
– Да, потому что он виновен в смерти твоей матери. Он и его приспешники хотели заставить меня кое-что сделать для них – а я отказался. Тогда он подстроил аварию, чтобы потом давить на меня. Вот почему мне следовало тебя покинуть. Чтобы и ты не стала игрушкой в их руках. Твоя безопасность была для меня на первом месте.
– И чего же Кросс хотел от тебя?
Джек горько рассмеялся.
– Он хотел, чтобы я кое-что выковал для него.
– Виталинариум, – подсказала я, и папа кивнул. – Расскажи мне, что ты об этом знаешь.
Он потер лоб.
– А что
Золотая оправа
Он выжидающе смотрел на меня, и что-то во мне, видимо, какая-то часть моего детского
– Я знаю о существовании Амулета смерти, знаю о священнике, который с помощью этого амулета из виталинариума вернул мертвых в мир живых, – начала я. – Я знаю о кузнеце – нашем предке, который выковал из виталинариума три кольца, чтобы не допустить повторное открытие Врат света. Я знаю о кольцах и о людях, которые их сейчас носят, – я посмотрела на него немного испуганно. – И я знаю, что одно из колец сейчас у тебя… – я медленно разжала кулак и положила нож на стол. – Но я не знаю, как с этим связан мой нож. Но он точно как-то с этим связан. Он смог пробудить плетения Бастиана, в нем точно есть какая-то сила, только о ней ничего не знают даже хранители колец. Но ты-то знаешь?
Отец улыбнулся.
– Ты права. Нож и вправду особенный. Я дал его тебе, потому что те люди никогда бы не стали искать его у маленького ребенка –
– Что ты имеешь в виду?
Папа тихо рассмеялся.
– Наш предок разделил виталинариум и перековал его в три кольца. Вскоре у носителей колец пробудилось какое-то желание.
– Ярость, – пробормотала я, потирая мурашки с рук. – Это… чем-то похоже на голод, – пояснила я.