— Повторяю, Молли, мне очень жаль, что ты думаешь обо мне именно так! Потому что я… действительно изменился. Извини, так уж случилось. Тебе тяжело принять эту ситуацию и поверить в нее, но это так. Иногда мне кажется, что и сам себя не узнаю. И еще одно тебе придется принять, как данность: меня волнует жизнь Гермионы и моего сына. Я люблю Элиаса и… не только его. А тот факт, что стою здесь перед тобой и позволяю тебе унижать меня, должен, как ничто другое, подтвердить мою искренность, — голос Малфоя стал глухим и угрожающим. — И запомни, Молли: я сам никогда не причиню им вред, но и никому больше не позволю обидеть, задеть или унизить их. Запомни!
— Мерлин! Хотелось бы мне верить тебе, Люциус, да вот только тяжело. Она же еще совсем ребенок! Она ничего в этой жизни еще не видела и не понимает. У нее даже мужчин то и было всего двое — детская влюбленность с Роном, а потом — ты… Да как же ты не поймешь, Малфой, что можешь причинить ей боль даже не желая этого?! Даже не подозревая… — Молли в сердцах швырнула полотенце на стол, произнеся напоследок. — Следи за собой, Люциус, потому что все остальные будут делать это еще пристальней. Еще внимательней… — она вышла из кухни, а Малфою осталось лишь глубоко вздохнуть и сосчитать до десяти, чтобы хоть как-то успокоиться перед неизбежным возвращением в гостиную дома семьи Уизли.
Как оказалось, было абсолютно неважно, насколько спокойным или взбудораженным он вернется в гостиную. Потому что, войдя в комнату, Люциус услышал громогласный рассказ Рональда Уизли о своем обучении в Румынии, которому внимали все присутствующие, в том числе и его собственный сын.
— А потом нас отвели в тот тренажерный зал, и мы подумали, что они собираются преподать нам что-то из зелий или заклинаний для применения в чрезвычайных ситуациях, но вместо этого нас начали учить магловским средствам и методам оказания первой помощи! Ха! — в голосе Уизли явно слышался несказанный шок от программы последних дней обучения в Академии. — Нет, вы только представьте: когда маглы находят кого-то бездыханного, они ртом начинают вдыхать ему воздух в легкие, одновременно совершая толчки по грудной клетке и пытаясь заставить сердце заработать… Это самая странная вещь, которую я когда-нибудь видел!
Слушающий его Элиас, сидел на полу с широко раскрытыми глазами, в которых плескалось нечто, очень похожее на страх. Как обычно, он впитывал каждое слово, будто рассказ Уизли был самой интересной вещью на свете. Но вдруг приоткрыл рот и тихо всхлипнул.
— О, нет! Нет… — в следующую секунду уже в голос заплакал мальчик, и нижняя губка его слегка задрожала.
— Эй, что случилось, малыш? — тут же с беспокойством спросил сидящий рядом Гарри, коснувшись ладонью его макушки.
— Так значит… Моя мама перестала дышать?! — с ужасом спросил Элиас, обращая к Гермионе свои огромные серые глазенки.
На лице ее тут же мелькнуло смущение.
— Детка, со мной не случилось ничего плохого! С чего ты так решил? — опустившись на коленки, она принялась вытирать с его щек слезы.
— Ну, я же видел… сегодня утром на кухне! Лушиус дышал тебе в рот, а еще он положил руку тебе на грудь и нажимал на сердце! — Элиас еще продолжал всхлипывать, когда лицо Гермионы (до которой дошло, о чем только что оповестил всех присутствующих ее сын) стало не просто красным, а почти бордовым.
Только Гарри, плотно сжав губы, честно старался сдержать улыбку. Только он… Остальные даже не пытались, и немного нервный, чем-то похожий на истерический, смех, скоро заполнил гостиную Норы, когда взрослые поняли, что именно видел Элиас и что именно он так неверно истолковал.
— Гм… Малыш, я в полном порядке… ты просто не так нас понял.
«Господи! Как же мне объяснить, что он видел? Он же еще такой маленький… Ну вот что? Что мне сказать сейчас сыну? Что у взрослых людей складываются особые отношения и между ними бывает «сикс»?»
— Как это «не так»? А что же вы тогда делали? — перестав плакать, вытаращился на нее Элиас.
Стараясь не обращать внимания на несколько пар насмешливых глаз, Гермиона обернулась к Люциусу, будто прося о помощи. Но тот, прислонившись к дверной раме, лишь растерянно улыбнулся ей и пожал плечом.
— Гм… Просто, Люциус хотел показать этим, что он… что я нравлюсь ему, понимаешь? А когда люди нравятся друг другу, они иногда целуются, — негромко начала Гермиона. — Так что, со мной все хорошо, дорогой, поверь…
— Но это не было похоже на поцелуй! Ты же никогда так не целуешь меня. Это было похоже, как будто он тебя ел… — Элиас недоуменно сморщился.
— Ну… видишь ли, это был взрослый поцелуй… А они бывают разными, — быстро нашлась мать.
— Ох… — Элиас повернулся к Люциусу. — Это что ли значит, что тебе нравится моя мама?
— Да, очень, — просто и честно ответил Малфой.
— А тебе, мам, что ли нравится Лушиус? — тут же раздался новый вопрос.
— Да, — она последовала примеру Люциуса.
И детское лицо озарилось ясной счастливой улыбкой.
— Ого… Это круто! — Элиас поднялся и еще раз улыбнулся, прежде чем умчаться в другую комнату.