Тени прошлого (ЛП)

А когда рядом раздался тихий стон, Люциус повернул голову: подкатившись совсем близко, Гермиона прислонилась к нему почти вплотную. Она положила руку ему на грудь и прижалась, уткнувшись носом в плечо. А потом открыла глаза и улыбнулась. И выглядела сейчас такой мягкой и сонной: с порозовевшими щеками и замутненным взглядом.

«Проклятье!» — от этого взгляда его обычная утренняя полу-эрекция за секунду стала просто супер-эрекцией.

— М-м-м… еще так рано, — голос её прозвучал низко и хрипло.

— Ну, если учесть, что мы и улеглись вчера вечером не слишком поздно…

«Боже! Что я несу??? — Малфою захотелось дать самому себе в лоб. — Я что, забыл, как нужно говорить с женщиной, которую безумно хочешь?»

— Доброе утро, Люциус, я рада, что ты остался… — Гермиона вздохнула и потерлась щекой о его руку, обнимавшую ее.

— Я тоже рад, что остался, — с трудом сглотнул тот и невольно сжал ее плечо.

— М-м-м… Люциус? — тихо позвала она.

— Да? — он смотрел в потолок, наслаждаясь почти забытыми ощущениями женщины в своих объятиях.

— Это… из-за меня?

— Что «это»? — сначала не понял Малфой, но проследив за ее взглядом, увидел топорщащееся в районе его паха одеяло. — Ну… это довольно обычно для утра, хотя, сегодня все гораздо сильней. Так что… да, можно сказать, что это из-за тебя…

«Проклятье! Что за нелепая беседа?»

— А можно мне посмотреть? — забавно пискнула она, смущаясь и вопроса, и собственной смелости.

Ему бы рассмеяться в ответ, потому что ситуация и впрямь смешная: он лежит в постели с женщиной, плоть тверда, как камень, а она спрашивает — можно ли на эту самую плоть посмотреть…

«Угу. Тогда почему мне не смешно? И почему член дернулся сейчас под одеялом, будто приветствуя эту блестящую идею?»

— Если хочешь… — с трудом прохрипел он в ответ, ощущая себя полнейшим идиотом.

У него никогда не было проблем в общении с женщинами. Уж что-то, а пользоваться данным ему от природы обаянием Малфой умел всегда. И не только на словах.

«Тогда почему сейчас я чувствую себя словно юнец, ожидающий, когда барышня, наконец-то, осмелится дотронуться и приласкать меня? Почему ощущаю себя неловким придурком?»

Додумать Люциус не успел, потому что Гермиона осторожно откинула покрывало, открывая его «дружка» во всей красе, прикрытого лишь серой тканью трусов.

— О! — она удивленно вскинула бровь. — А я-то думала, что чистокровные волшебники носят только шелковое белье, — Гермиона нервно усмехнулась, не отрывая взгляд от напряженной плоти под серым сатином.

— Это мягче, — Малфою казалось, что у него жар.

Смешно, но сейчас он нервничал больше, чем в свой самый первый раз.

«Что за бред? У меня было много женщин! Очень много…»

Но почему-то именно с ней все было по-другому, иначе: именно с Гермионой эти ощущения были новыми и восхитительно захватывающими, и он ни на секунду не переставал думать о том, чтобы именно ей было хорошо и приятно.

«Что она, в конце концов, знает о сексе, кроме того животного соития на диване слизеринской гостиной? Смогу ли я не напугать и не разочаровать ее сейчас? Удержусь ли?»

Но уже через секунду праведные мысли оказались забыты: любопытные пальчики приподняли майку, и на живот Люциуса опустилась мягкая ладошка. Он пытался остаться спокойным, когда Гермиона нежно закружила кончиками пальцев по бледно-золотистым волосам вокруг его пупка, но как же невыносимо трудно было сделать это. Хотелось сжать хрупкое запястье и толкнуть ее руку ниже. Малфой, затаив дыхание, подавил в себе это желание.

Хваленое самообладание закончилось, когда Гермиона скользнула вниз и, легонько погладив светлые кудряшки паха, осторожно обхватила его член. От ее неспешных поглаживаний, от мягкого прикосновения кончика пальца к самому чувствительному его месту, Люциус не удержался и, конвульсивно дернувшись навстречу ее руке, шумно выдохнул.

— Ты… ты бы опустил их ниже… — почти задыхаясь от бешено колотящегося сердца, попросила Гермиона.

Не откликнуться на эту просьбу казалось невозможным, и Малфой тут же опустил руку, чтобы судорожно стащить с бедер трусы, освобождая то, что так интересовало ее. А потом почти сразу услышал резкий вдох и замер в ожидании реакции.

— О, Господи! — то ли испуганно, то ли восхищенно выдохнула Гермиона, продолжая медленно и осторожно поглаживать его. Она касалась так нежно и легко, что это было почти мучительно. А когда коснулась головки и, сдвинув крайнюю плоть, провела подушечкой пальца по самому ее кончику, ощущая сочащиеся густые капли, Люциус не выдержал.

— Гермиона, — прохрипел он, дергаясь от ее прикосновений, будто от удара тока. — Ты убиваешь меня, дорогая. Я не могу больше…

— Что мне нужно делать? — тихо спросила она, поднимаясь на колени и усаживаясь на него верхом. — Ну же… Покажи мне, Люциус.

Какой же красивой выглядела она сейчас — сидящая на его ногах, с покрасневшими щеками, с волосами, спутавшимися и еще не расчесанными этим ранним серым утром. Конечно, надо было ответить ей: «Ничего». Ничего не надо делать. Лишь остановиться и оставить его в покое! Но сил на подобный героизм не осталось: ему безумно хотелось разрядки.