Тени прошлого. Воспоминания

Конгресс, то есть соединенное собрание палаты депутатов и сената, съехался для избрания президента 3 декабря 1887 гола в Версаль. Тихий и безлюдный городок оживился. Прибыло много парижан, среди которых мелькали очень мрачные и подозрительные фигуры. Сильно опасались, что Ферри сделается жертвой простого убийства. Но следует с казать, что он держал себя очень мужественно и проходил среди этих скоплений народа с полным хладнокровием. Опасались, что из Парижа могут двинуться на Версаль целые революционные толпы. Вообще, настроение на конгрессе было очень тревожное. Но партия Ферри была так сильна, что на первом голосовании за него было подано все-таки 213 голосов, хотя 303 голоса тут же было подано за Карно⁹. Если бы выборы производились свободно, не под давлением страха революции, то президентом стал бы, конечно, Ферри. Но на перерыве заседаний, в горячих совещаниях членов конгресса, взяло верх убеждение, что выбирать приходится только Карно, главным образом как человека доказанной честности и чуждого финансовых и промышленных спекуляций. На втором голосовании он и получил громадное большинство голосов.

Итак, «вкпьсоновщина» была ликвидирована. Возвратившись из Версаля в Париж, я сам в тот же час заметил, насколько умиротворилась городская атмосфера. Но собственно буланжистское движение не было ни ликвидировано, ни умиротворено.

Что такое представлял буланжизм, который и теперь кажется большинству явлением странным, как бы абсурдным? Я не знаю, каковы стали французы в настоящее время, после долгих десятилетий республиканского режима, но в те времена они совсем не были республиканцами, и в этом разгадка буланжизма, как в его эффектном развитии, так и в падении. Французы — говорю о том, каковы они были тогда, — народ свободолюбивый, полный сознания прав человека и гражданина, но они любят единоличную власть, верят только в нее, считают ее лучшей охраной той свободы и прав, которыми так сильно дорожат. Это не значит, чтобы они были монархистами, так как у них чрезвычайно слабо чувство легитимности. Но они любят власть единоличную, сильную, блестящую, энергичную, а лучшим символом ее является генерал. Это народное чувство и окружило ореолом генерала Буланже, единственного человека, из которого фантазия могла создать себе героя, достойного представителя народного идеала. Это была только фантазия, и, когда она распалась, буланжизм пал. Но пока она жила — «le brave général» сделался каким-то идолом огромных масс. Около него орудовали, конечно, и монархисты, но за него было немало и социалистов, за него были, коротко сказать, все враги парламентарного всевластия, то есть основного принципа Третьей республики.

Генерал Буланже имел все внешние качества и условия для приобретения популярности, но не имел никаких крупных политических способностей. Многие его называли ограниченным человеком. Мои личные впечатления вполне это подтвердили. Я его видел, го есть беседовал с ним, только раз, но этого было достаточно. Он говорил величайшие банальности и пустейшие фразы с видом до глупости глубокомысленным. Сама наружность его при разговоре личном, в кабинете, выражала полную посредственность ума и чувства. Лицо, добродушное, с очень крупными чертами, было, пожалуй, довольно красиво, но крайне неинтеллигентное. Я вышел от него с полным убеждением, что такой человек, конечно, не способен ни к какой крупной политической роли.