Тени Старого Арбата

Кречетов разглядывал рисунок, и его взгляд задержался на изящном ушке, в котором была серьга в виде веточки с четырьмя листами и шестиугольным камнем.

Кречетов обернулся и подозвал горничную:

– Подите сюда! Знаете, кто это?

Она подошла и уставилась на рисунок.

– Профессорская жена. Еще что-нибудь нужно?

– Идите, – сказал Кречетов и снова достал платок. Взяв серьгу, он приложил ее к рисунку. Обе серьги, нарисованная и реальная, совпадали до неправдоподобия.

И в это было невозможно поверить.

Глава 17. Флэшбэк № 2

Москва, Арбат

1903 год

Профессор Самаров сидел без сюртука в кресле за письменным столом с резными «звериными» лапами. Шторы в кабинете были задернуты, на четырех расставленных по углам жардиньерках светились электрические лампы. Иван Петрович требовал от прислуги, чтобы все углы помещения были освещены.

На его столе не было ни книг, ни газет, ни рукописных листов, только серебряный поднос с корреспонденцией и костяной малазийский нож для открывания конвертов.

В дверь постучали, в кабинет вошла ассистентка профессора, одетая в темное платье, белый платок и белый фартук:

– Иван Петрович, в три часа назначено купцу Ферапонтову, – вполголоса предупредила она.

– Через пять минут спущусь. Жди в приемной, – сказал профессор.

Просматривая почту, он выкинул в корзину пару визитных карточек и приглашение на свадьбу от купца Сотникова, который выдавал замуж дочь. Переворошив почтовые конверты, Иван Петрович, не вскрывая, выбросил те, которые не вызвали интереса.

Взглянув на часы, профессор озабоченно крякнул и уже хотел подняться, чтобы надеть сюртук, как вдруг заметил желтый конверт без подписи отправителя. Вспоров его костяным ножом, он вытащил карточку в четверть писчего листа и прочитал:

«Любезнейший рогоносец… – оцепенев, Иван Петрович взял со стола пенсне и нацепил его на нос: – Любезнейший рогоносец, сим извещаю, что по средам вы сможете уличить в измене свою супругу Анну Сергеевну, если соизволите прибыть на Большую Ордынку к дому титулярной советницы Головкиной близь Куманинского подворья к четырем часам пополудни».

Профессор смял анонимку и бросил на стол, потом с выражением брезгливости на лице смахнул ее на пол.

Он встал и подошел к окну. Вернувшись к столу, заметил свое отражение в стеклянной дверце книжного шкафа. В его глазах и всем облике читалось недовольство собой и Господом Богом, который не снабдил его изысканным телом и вечной молодостью.

Иван Петрович был непривлекательным господином и осознавал свою некрасивость. В его наружности не было ничего из того, что делает мужчину любимцем женщин. Рост – слишком высок, телосложение – грубое, бугристое лицо и борода делали профессора старше. Самаров полагал, что по-настоящему привлекательным мужчину делают деньги и положение в обществе. У него было то и другое, но, как оказалось, в чем-то он допустил промашку.

Иван Петрович знал, что жена его никогда не любила. Ее взвинченное состояние и резкие перепады настроения давали основания полагать, что она имеет тайную жизнь, но чтобы дело дошло до измены – в это Самаров не верил.

Тем не менее профессор ощутил такую жгучую ревность, что перед глазами все поплыло и заломило в висках. Он поднял с пола смятое письмо и перечитал:

– «…если соизволите прибыть на Большую Ордынку к дому титулярной советницы Головкиной близь Куманинского подворья к четырем часам пополудни…» – Иван Петрович вытащил из кармашка часы и, взглянув на них, проронил: – Уже три.

В дверь постучали, и он крикнул:

– Войдите!

– Пришел купец Ферапонтов, – оповестила его ассистентка.

– Сегодня среда?

– Да. Ему назначено на три.

– Ну, так гоните купчишку в шею! – бешено выкрикнул Самаров.

– Как же так, Иван Петрович? Никак нельзя…

– Я сказал в шею! – Схватив сюртук, Самаров оттолкнул ассистентку и вышел из кабинета.

В гостиной бросил в сторону Фрола:

– Барыня дома?

– Сказала, что поехала к портнихе, – ответил тот.

– Давно?

– В два часа.

Апрельский день бы теплый и пасмурный. С утра прошел дождь и к трем часам опять стал накрапывать. По улице громыхали экипажи, шлепали калошами прохожие и звенели колокола шумных конок. Никому не было дела до пожилого грузного господина с тростью, который шагал по грязи, не разбирая дороги.

На углу Самаров нанял порожнего извозчика и приказал гнать на Ордынку.

– На Малую али на Большую? – спросил тот.

– На Большую гони, да побыстрее!

Извозчик хлестнул кобылу и, тронувшись с места, забубнил себе под нос какую-то песню. Мимо замелькали дома, лавочки, магазины и чугунные ограды особняков.

Опершись руками на трость, Самаров неподвижным взглядом смотрел в спину извозчика. Он избегал думать о предполагаемой измене Анны Сергеевны, старался заглушить мысль, которая жгла его изнутри, рвала тело и убивала саму душу. Иван Петрович убеждал себя в том, что анонимное письмо – это ложь, происки врагов, желавших испортить ему жизнь.

Извозчик лихо перемахнул мост через Москву-реку, и пролетка загрохотала колесами по булыжной мостовой Замоскворечья.

Он обернулся:

– Куды править дальше, барин?