Тени Старого Арбата

– Езжай до Куманинского подворья. Там останови, да жди, покуда я не вернусь.

Извозчик остановил пролетку, где приказали. Профессор сошел на мостовую и, пройдя несколько домов, спросил бегущего через улицу мальчика:

– Где здесь дом титулярной советницы Головкиной?

– Меблирашки? – мальчишка махнул рукой: – А вот, идите прямо по Большой Ордынке, и через три дома тотчас направо. В том проулке и будет ее дом. Серый, скучный, в два этажа…

Самаров бросил мальчику монетку и зашагал в указанном направлении. Дойдя до угла, свернул в грязный проулок и сразу увидел дом с подворотней, которую мел дворник.

Сунув ему целковый, Иван Петрович спросил:

– Этот дом Головкиной?

– Теперича здесь комнаты сдаются. Желаете снять?

– Нет, не теперь. Входила ли сюда недавно молодая особа в темно-синем двубортном пальто и черной шляпе?

– А бог их знает! – ответил дворник и провел метлой по булыжникам.

Профессор протянул другой целковый:

– Потрудись, голубчик, припомнить.

Тот взял рубль и неохотно кивнул:

– С полчаса назад прибежала одна такая. А до нее молодчик пришел.

На лице Самарова заходили желваки. Он опустил глаза и тихо спросил:

– В каком они номере?

– Я, барин, скажу, а вы пойдете, да все там и разнесете. – Дворник приставил метлу к воротам, сдвинул шапку и почесал затылок. – А еще хуже, убьете кого. Куды мне тады бежать? Уж лучше вы обождите в сторонке, а как выйдут на улицу, тады и убивайте, если будет угодно.

Его слова дошли до воспаленного разума Самарова. Он пересек проулок и спрятался в соседней подворотне, откуда был виден подъезд дома Головкиной. В тот момент у профессора еще теплилась надежда, что из меблированных комнат выйдет другая женщина, а вовсе не его жена Анна Сергеевна.

Однако спустя полчаса его надежда и сама семейная жизнь были разрушены. Из подъезда дома Головкиной выскользнула Анна Сергеевна, огляделась, свернула за угол и зацокала каблучками по брусчатке Большой Ордынки.

Не выдавая себя, Самаров проводил ее взглядом, вышел на мостовую и со всей мощью, на которую был способен, хлестнул тростью по фонарному столбу. Трость погнулась, и на ней появилась рваная вмятина. Такая же, только глубже, осталась на истерзанном сердце Ивана Петровича.

Следующее явление этой постыдной «пьесы» углубило рану в сердце профессора. Из дома Головкиной вышел молодой человек, в котором Иван Петрович узнал своего племянника.

Второй обман оказался больнее первого: его предала не только жена, но и единокровный племянник.

Николай свернул за угол и скрылся в конце улицы. И тут с Самаровым произошла непостижимая вещь. Профессор вдруг понял, что напряжение, которое он испытывал на протяжении последних часов, вдруг отступило, и разум взял верх над чувствами. В глубине его мозга уже зародился план.

Именно в тот момент профессор Самаров принял судьбоносное решение, ставшее фатальным для всех участников драмы.

Возвратясь к Куманинскому подворью, где ждал извозчик, он сел в пролетку.

Радуясь его возвращению, тот спросил:

– В обратку поедем, барин?

– Нет, не туда, – сказал Самаров. – Давай, голубчик, правь на Кузнецкий. Ювелирный дом Лорие. Знаешь такой?

Хлестнув лошадь концом кнута, извозчик весело отозвался:

– Знаем! Как же ш не знать!

Домой Иван Петрович вернулся незадолго до ужина и сразу прошел в кабинет, а когда явился в столовую, боковой карман его сюртука заметно оттопыривался.

За столом, как обычно, сидели трое: сам Самаров, его жена Анна Сергеевна и племянник Николай. Глядя на профессора, никто бы не догадался о его недавних переживаниях. Казалось, он вполне удовлетворен своей жизнью.

Что касается Анны Сергеевны и Николая, они, напротив, были смущены, за едой старались не смотреть друг на друга и на хозяина дома.

На столе, как всегда к ужину, стоял графин с водкой. На закуски подавали сыры, свежие устрицы, окорок, сардины, грибы и черную икру.

В ожидании горячего Анна Сергеевна положила на тарелку одну сардинку.

– Сегодня ты мало ешь, – заметил Самаров и поинтересовался: – Не заболела?

Анна Сергеевна опустила глаза:

– Сплин… Весь день кружится голова.

– Что у портнихи? – продолжил расспросы Иван Петрович.

– Примерила два туалета. Ни один не понравился.

– Да ты сегодня без настроения. И это в канун своих именин?

– Ты знаешь, я не люблю всех этих празднований.

Самаров обратил свой взор на племянника:

– Хотя бы ты ее развлек, Николай.

Тот покраснел и машинально сдвинул тарелку:

– Рад бы, да некогда, дядюшка. Все работаю.

– Работа, Николаша, не волк, в лес не убежит. Пока молод – живи.

– Да как же, дядюшка, жить, коли содержания нет. Самому надобно трудиться в поте лица.

– Трудись, трудись, Николаша, – одобрительно произнес Самаров. – Трудись, и тебе воздастся. – Затем, обратясь к ним обоим, предупредил: – Вечером имею вам сообщить нечто сугубо важное.

После ужина они перебрались в гостиную на втором этаже. Анна Сергеевна была сама не своя, куталась в шаль и задумчиво глядела через окно на деревья. Николай сел поодаль и в напряжении ждал обещанного сообщения.

Иван Петрович в приподнятом настроении расхаживал по ковру близь горящего камина.