Тени утренней росы

Бог есть лишь средство для пробуждения спящей принцессы, души. Жизнь – ее сон, смерть – пробуждение. Человек, пробуждающий свою душу, сам есть лишь средство собственного растворения в ничто.

Я могла не приехать на Крит. Могла не приехать в монастырь Превели. Могла. И до сих пор оставалась бы в своем Лабиринте.

А ты готов?

Еще нет, но когда придет время, я буду готов.

Так кто же герой этой сказки – мальчик или девочка? Не меня ли неведомый демон пробовал убедить перейти по горящему мосту?

– Агиа-Галини, – сообщает Нейл лениво. – Я могу курить, жестокая женщина? Спасибо. Там находятся две мастерские по изготовлению уникальных изделий из природного стекла.

Но мы не сворачиваем в Агиа-Галини. Мы катим дальше по этой жирной красной дороге, дальше и дальше – к величественному когда-то, а ныне лежащему в руинах Фестскому дворцу.

Я вижу собственными глазами и каждый раз поражаюсь, до чего же южное побережье Крита отличается от северного. На севере расположены все четыре столицы четырех провинций, или номов, и оба международных аэропорта, не считая базу ВВС США в бухте Суда неподалеку от Акротири. На севере – километры насыпных песчаных или галечно-песчаных пляжей, отели всевозможных категорий, стоящие вплотную друг к другу и образующие целые комплексы, целые туристические зоны, где до двенадцати ночи светятся витрины сувенирных лавочек и супермаркетов и круглосуточно снуют туда-сюда автобусы и такси. Немецкая, английская, русская, итальянская речь, зонтики и лежаки на пляжах, прокат автомобилей, таверны – цивилизация во всей красе.

Здесь же, на юге, нет и в помине никаких туристических зон. Так, кое-где, в особо крупных населенных пунктах вроде Плакьи или Агиа-Галини, мелькнет иной раз вывеска скромного, одиноко стоящего отельчика, но чаще можно увидеть надписи: «Rent room». Песок на пляжах никто не разравнивает, разве что успевают подбирать окурки, а что касается воды, то нигде я не видела лучшей воды, чем в тихих песчаных бухтах Южного Крита.

– Эй, босс, не зевай, – подталкивает меня Нейл, – впереди поворот на Фест. Вон на ту горку.

Дорога винтом уходит вверх. Бормоча проклятия, я вращаю руль то вправо, то влево, пока не вползаю (о, счастье!) на ровную площадку, где расположена автомобильная стоянка. Мы здесь не одни. Два громадных автобуса, несколько легковушек. А вот и местечко для моей милой малютки.

Я уже прочла о том, что царский дворец в Фесте был обнаружен в начале XX века учеными из Итальянской археологической школы, и с 1952 года раскопки на его территории проводил директор этой школы Доро Леви. Возведенный в среднеминойский период, дворец был почти полностью разрушен землетрясением и вновь отстроен между окончанием средне- и началом позднеминойского периода, то есть с середины XVII до начала XV века до нашей эры. Послойные раскопки позволили Доро Леви уточнить минойскую хронологию, составленную Артуром Эвансом, к тому же, в отличие от последнего, он не увлекался реконструкцией.

По узкой каменной лестнице более позднего происхождения мы спускаемся на обширное каменистое плато к знаменитым развалинам, откуда открывается роскошнейший вид на плодородную долину Мессара. Навстречу нам шагают неутомимые жизнерадостные немцы пенсионного и предпенсионного возраста. В руках у них видеокамеры и путеводители, за спинами – рюкзаки. Я смотрю на них с завистью. Это ж какое здоровье надо иметь! Сама я уже еле дышу (на улице плюс сорок градусов) и думаю только о том, где бы присесть и отдохнуть полчасика в тени.

Мы осматриваем царский мегарон[21], защищенный от солнца и дождей легкой современной конструкцией. Позволяем себе пятиминутную передышку и следуем дальше – туда, где можно увидеть руины самого первого дворца с его многочисленными кладовыми. За нами скачет по камням группа загорелых белозубых итальянцев. Они гомонят, как стая обезьян, и мы приостанавливаемся, чтобы пропустить их вперед.

На девушках белые футболки с изображением керамического диска, найденного здесь же, в Фесте, во время раскопок, и ныне являющегося одной из главных достопримечательностей Археологического музея города Ираклио. Примечателен он в основном тем, что иероглифы, покрывающие его с двух сторон, не поддаются расшифровке. Условно их называют линейным письмом «А». Назначение этого диска не совсем ясно. Возможно, он служил чем-то вроде типографской матрицы со съемными литерами, и это было больше трех с половиной тысяч лет тому назад. А сегодня он красуется на майках и бейсболках, которые продаются на каждом углу по десять евро за штуку. Почему-то мысли об этом действуют на меня угнетающе и, покосившись на Нейла, я замечаю тонкую скептическую улыбку, изогнувшую края его губ.