Тени заезжего балагана

– Просто сегодня к вам приходил такой симпатичный молодой человек, – поспешила оправдаться Нон, – вот я и подумала…

«Знал бы Ямада, каким успехом пользуется у девушек, вряд ли пошёл бы в монахи», – усмехнулась Уми.

Вслух же она сказала:

– Нет, Нон, он за мной не ухаживает. Так что скажи всем сплетницам на кухне, чтобы поискали себе новую жертву, за чьей спиной можно вдоволь посудачить.

– Тогда кто же он? – теперь на лице Нон читалось искреннее любопытство.

– Мой новый телохранитель, – выдала Уми первое, что пришло ей в голову. Не могла же она рассказать Нон про проклятие и про то, что Ямада был колдуном, – теперь это была не только её тайна.

А телохранитель станет хорошим прикрытием для их совместных дел. И у отца вряд ли возникнут к ней вопросы: он сам сказал, что новый человек попадёт под её ответственность. Надо бы только предупредить дежурных братьев у ворот, чтобы они не чинили Ямаде препон: наверняка в ближайшие дни ему ещё не раз предстоит заглядывать в усадьбу. Уми не тешила себя надеждой на то, что от проклятия удастся избавиться с первого раза.

Обговорив с Нон ещё раз весь нехитрый план, Уми сунула кобуру с револьвером в карман хакама, погасила лампу в комнате, а сама тихонько выскользнула из дома через ворота для прислуги. В эту пору у братьев как раз была пересменка, и потому Уми пробралась мимо их сторожки никем не замеченная.

В её редких побегах из дома было что-то тревожно-волнующее: словно предвкушение скорой дороги, когда перед тобой расстилается неизвестность, с которой ты вот-вот столкнёшься лицом к лицу. Будто птица, с трудом ковыляющая по земле с перебитым крылом, так же скованно чувствовала себя и Уми, когда за ней следовал кто-то из охраны клана.

За что Уми действительно любила Отмель, так это за то, что, куда ни направься, до реки было рукой подать. Не прошло и пяти минут, как она уже спокойно сидела на набережной и любовалась отражением лодочных огней в тёмной воде. С рынка привычно тянуло рыбой, у сгоревшего святилища почти никого не осталось, кроме парочки полицейских, следивших, чтобы никто не влез на пожарище и ничего не стащил. Тёмные громады гор скоро стали почти неразличимыми в быстро сгущавшемся сумраке. Уми немного бросало в дрожь от того, как эти исполины ловко могли становиться невидимыми, а с предрассветным сумраком вновь являли себя…

Но когда её пробрала настоящая дрожь, Уми замерла. В той части набережной, где она сидела, всех прохожих словно ветром сдуло. Стих шум, доносившийся с рынка, и даже полицейские у святилища оставили свой пост. Свет фонарей, и без того скудно освещавших улицу, стал ещё слабее, будто кто-то набросил на каждый фонарь плотную и почти непрозрачную ткань.

Когда Уми, опасливо озираясь, поднялась на ноги, в переулке позади неё раздался тихий шорох – словно эхо чьих-то вкрадчивых шагов.

Уми резко обернулась и увидела, как чей-то тёмный силуэт отделился от одной из стен дома. Это был мужчина, но лица его Уми так и не смогла разглядеть. Человек это или дух? Уми и при обычных обстоятельствах могла принять сильного духа, нацепившего на себя людскую личину, за настоящего человека, а теперь и подавно не сумела бы почувствовать разницы. Она всей кожей ощущала на себе пристальный взгляд незнакомца: в нём не было явной угрозы, но он словно присматривался к ней, изучал…

Рука сама потянулась к кобуре – медленно и осторожно, чтобы тот, кто затаился в проулке, ничего не заметил. Приятная тяжесть оружия в кармане успокаивала. Случись что, она сможет за себя постоять.

Вдруг над рекой разнёсся тревожный звон пожарного колокола. В тот же миг охватившее Уми наваждение развеялось, и звуки притихшей было улицы обрушились с новой силой. Галдели торговцы на рыбном рынке, пытаясь сбыть последний товар. Полицейские отгоняли кучку подвыпивших зевак от сгоревшего святилища. Свет фонарей показался таким резким, что Уми прикрыла глаза ладонью…

Только когда кто-то из спешивших по набережной прохожих больно толкнул Уми в плечо, она сумела полностью прийти в себя. Первым делом Уми с опаской бросила взгляд в сторону подворотни, откуда на неё таращился незнакомец. Но там никого не оказалось.

Всё-таки это был ёкай – только они были способны так заморочить голову. Уми решила при случае разузнать у О-Кин, как можно защититься от их воздействия. Кто знает, вдруг в следующий раз этот ёкай решит на неё напасть?

Тревожный звон пожарного колокола всё ещё разлетался над городом, и Уми посмотрела в ту сторону, откуда он доносился.

Даже в сгустившихся сумерках ясно виднелся столб сизого дыма, тянувшийся к ночному небу, словно рука иссушенного жаждой мертвеца. Что-то снова горело на том берегу реки, и отчего-то Уми подумалось, что этим вечером в Ганрю стало на одно святилище меньше.

Глава 8. Тэцудзи

Очнулся Тэцудзи от страшной качки и чьей-то отборной ругани, раздавшейся у него над самым ухом.

– Твою мать, Ку́до! Ты совсем последние мозги пропил?

Кто-то со всей дури саданул ящик, в котором ночевал принц, и того впечатало в деревянную стенку.