Теодор Рузвельт: Политический портрет

Опасность стала очевидной, когда одни из немногих занимающих выборное место «официальных» сторонников прогрессизма ― губернатор Мичигана Осборн объявил, что после выдвижения Вильсона необходимость в прогрессивной партии отпадает, ибо «христианин, ученый и бесстрашный гражданин, Вильсон поведет народ против финансовых владык». Мириться с распространением таких взглядов было нельзя, и Рузвельт ответил публично: избрание Вильсона будет означать возврат к власти демократических боссов. Вильсон «как адвокат показал искусство, разум и хорошее умение в подаче изношенных доктрин, которые на четыре пятых виноваты в политических бедах Соединенных Штатов». Теперь уже не столько Тафт, сколько Вильсон замаячил на горизонте как главный политический противник Рузвельта.

Рузвельт как и прежде сознательно упрощал социальные отношения, делил людей в обществе на «хороших» и «плохих», а не на эксплуататоров и эксплуатируемых. Как справедливо писал один из его приверженцев Д. Ричберг, «этот рузвельтовский прогрессизм не ставил под вопрос существующий порядок. Он предлагал перемены в законодательстве с целью заставить людей быть «хорошими», а не «плохими». Чиновников общественных служб, если их поведение предосудительно, следует снять... Предпринимателям дать наставление обращаться со своими служащими хорошо. Большой бизнес будет поощрен, если окажется «хорошим» и наказан, если окажется «плохим». Испорченные сильные личности будут находиться под контролем, а хорошие слабые люди будут защищены». Такая профанация социального анализа являлась весьма эффективной.

Приемы были столь же просты. А. Пинчот после бурного прощания с Рузвельтом через минуту спохватился, что забыл зонт и вернулся. Рузвельт уже абсолютно не помнил о прощании и принял его за посетителя, которого нужно «обработать». «Он приветствовал меня как новичка, сжал мою руку, ударил по плечу кулаком и спросил с самым искренним выражением, что он может сделать для меня. «Да ничего, ― ответил я немного смутившись, ― я вернулся за зонтиком». «Превосходно! ― закричал полковник. ― Великолепно! Превосходно! Заходите ко мне в любое время». С каждым словом он демонстрировал свои крепкие зубы и продолжал похлопывать меня, пока я не удалился».

Спустя месяц после выдвижения Вильсона, 5 августа в том же чикагском зале «Аудиториум», где проходил конвент республиканской партии, состоялся конвент новорожденной прогрессивной партии. Его открыл сенатор от Индианы Беверидж. Как обычно бывает с новым делом, когда не рутина, а единый порыв определяет настрой участников события, все связывали надежды на будущее с полковником Рузвельтом. Вот пример прорузвельтовской экзальтации: «Прежде чем ты пришел, все в политике было строго установлено и подчинялось правилам. Те, кто был призван управлять нами, делали это с мрачностью взрослых, часто поучающих детей. Никто не говорил с нами как ты. Они называли нас «избирателями», «голосующими» или столь же абстрактными именами. Они никогда не брали нас за руку и не смеялись и не играли как ты... И затем пришел ты! Идя по дороге, ты танцевал и ты нес жизнь и любовь и мужество и шутки, которые мы все помнили. Мы полюбили тебя с первого взгляда и ты любил нас!»

Более десяти тысяч делегатов приехали за свой счет и действовали пока без давления сверху. Кто были эти люди? В основном ― средний слой населения, люди со скромным достатком, но не пролетарии. Это были представители интеллигенции, городского чиновничества, обитатели небогатых пригородов. Но даже часть крупной буржуазии ― та, что не имела перспектив на съезде республиканцев, здесь рассчитывала воспользоваться появлявшимися в случае победы Рузвельта шансами (должности, поручения и т.п.).

Сенатор Беверидж умело вел заседания. На второй день работы конвента должен был выступить Рузвельт. Вот он появился: коренастый, левая рука в кармане, правая энергично рассекает воздух. Экзальтации не было предела. Пятнадцать тысяч присутствующих вскочили со своих мест и, как подсчитали журналисты, пятьдесят две минуты овациями не давали оратору начать речь. Затем исполнили гимн в его честь. В такой обстановке лидер новой партии не мог не превзойти самого себя. Для начала он заявил, что все старые партии изжили себя, фракции в них созданы искусственно и контролируются боссами. Новая партия «выдвигает платформу, которая послужит контрактом, подписанным с народом, и мы клянемся честью сдержать каждое свое обещание так, как если бы его невыполнение каралось по закону». Угар страстей придавал всем словам магическую силу. Завершая речь, изложив основные положения платформы, Рузвельт назвал ее своим «символом веры».