Теодосия и последний фараон

– Неправда, – заупрямилась я. – Как они могли так поступить с бедной обезьянкой? И вообще, чего они ждали от Сефу? Что он заменит их всех?

Я удивилась, обнаружив, что мои щеки залиты слезами. Я переложила Сефу в одну руку, другой стерла с лица слезы, смущенно опустила голову, повернулась и пошла к своему шатру.

Зайдя в шатер, я нашла маленькую подушку и положила на нее обезьянку – тельце Сефу неловко раскинулось, и я наклонилась, чтобы поправить ему лапки.

Но минуточку, минуточку! Если Сефу мертв, почему его тельце до сих пор не окоченело? И не заледенело. У мертвого оно должно быть холодным, разве не так? Я притронулась к животику Сефу. Его кожа была прохладной, но не ледяной, как у мертвого. А что, если он еще жив?

За моей спиной негромко хлопнул полог шатра.

– Что вы делаете? – спросила вошедшая в шатер Сафия.

– Ухаживаю за обезьянкой Гаджи, – ответила я. – Сафия, вы можете дать мне зеркало, которое приносили вчера, когда мы готовились пойти на суд?

– Конечно, – кивнула Сафия и поспешила к выходу из шатра, а я вернулась к Сефу. В моем сердце зародилась маленькая надежда на большое чудо.

Очень скоро Сафия вернулась и принесла медное зеркальце, которое протянула мне.

– Я помню, когда у Гаджи появилась эта обезьянка, – сказала она. – Ее подарил ему Мастер Бубу и взял слово, что Гаджи никогда не расстанется с ней.

Голос Сафии дрогнул.

– Гаджи так и сделал, – сказала я, глядя на девушку. – Они всегда были неразлучны с Сефу. Они оба сдержали слово, которое дали Мастеру Бубу.

Я поднесла зеркало к личику Сефу.

– Что вы делаете? – спросила Сафия.

– Пытаюсь определить, действительно ли он умер. – Пока я говорила, поверхность зеркальца слегка затуманилась. – Смотрите, он дышит!

– Неужели? – наклонилась ко мне Сафия. Я показала ей зеркальце, и девушка радостно кивнула: – В самом деле!

Я осторожно пощупала передние и задние лапки Сефу, пытаясь определить, нет ли переломов. Нет, ничего похожего я не обнаружила. Может быть, у него повреждены какие-нибудь внутренние органы, но как проверить это у обезьянки, я просто не знала. Пусть все остается как есть.

– Его нужно согреть, – сказала я Сафии. – И, наверное, нужно влить ему в рот немного воды.

– Я сейчас вернусь, – сказала Сафия и вновь поспешила к выходу из шатра. Я же взяла одеяла и осторожно укрыла ими обезьянку, поражаясь самой себе. Честно говоря, мы мало общались с Сефу, практически едва замечали друг друга, но сейчас я вдруг почувствовала, что связь между Сефу и Гаджи была очень похожа на то, что связывало меня с Исидой. И сейчас, ухаживая за обезьянкой, я словно ухаживала за ее хозяином, за мальчиком, который вдруг оказался мне очень близок и дорог.

Сафия вернулась с чашкой воды и тряпочкой.

– Вот, – сказала она. – Сейчас я покажу, как мы выхаживаем козлят, у которых шакалы загрызли их мать.

Она свернула тряпочку в тугую трубку и опустила один конец получившегося фитилька в чашку с водой. Когда тряпочка промокла насквозь, Сафия поднесла ее свободный конец ко рту обезьянки, а я осторожно открыла его.

Капля, другая, третья покатились в горло обезьянки. Веки Сефу задрожали, и я едва сдержалась, чтобы не закричать от восторга.

В эту минуту в шатер заглянул майор Гриндл и сказал:

– Мисс Трокмортон? Они уже ждут нас.

Я не сразу поняла, о чем он говорит, – все мои мысли были заняты Сефу.

– А, да, верно. Сейчас иду. – Я посмотрела на Сафию. – Вы присмотрите за Сефу, пока меня не будет?

– Ну конечно. Буду ухаживать за ним, как за своим родным братом.

– Спасибо. – Я поднялась на ноги, разгладила юбки и пошла вслед за майором навстречу своей судьбе.

Глава двадцать восьмая. Взвешивание сердца

У входа в шатер ожидали Хальфани и Хашим, они должны были отвести нас в храм. Хальфани ободряюще улыбнулся мне, но эта улыбка не коснулась его строгих глаз.

Пока мы шли среди шатров к храму, к нам пристраивались любопытные, они буквально прилипали к нашей процессии, как репьи к кошачьему хвосту. Так что, когда мы добрались до храма, за нами уже следовала небольшая толпа. Словно молчаливая тень, эта толпа пересекла вместе со мной и майором Гриндлом внутренний двор, гипостильный зал и втянулась в зал суда. Итак, у нас сегодня будут зрители. Ладно.

В зал вошли три жреца Сем и заняли свои места. Я вдруг вспомнила, что уже много раз видела точно такую же сцену, она часто изображалась на стенах усыпальниц.

Верховный жрец поднялся на ноги и заговорил:

– Выдвинутые против вас обвинения остаются очень тяжелыми, несмотря на то, что вы дали объяснение многим своим поступкам. Мы гадали по звездам, бросали кости, рассматривали внутренности жертвенных животных, но предзнаменования остаются неопределенными.

По стоящей за нашими спинами толпе пролетел шепот. По всей видимости, раньше эти предзнаменования всегда были однозначными.