Теорема Столыпина

В Крыму индустриальное общество одержало победу над «феодальным». Наши парусники не могли сражаться с англо-французскими пароходами, и Нахимов просто затопил Черноморский флот, в некоторых сражениях русскую пехоту с ее устаревшими гладкоствольными ружьями просто расстреливали из нарезных штуцеров; от Балаклавы до Севастополя англичане проложили железную дорогу (с санитарным поездом), которая серьезно облегчила жизнь союзникам и т. д.

Поражения в Крыму и героическая, но безуспешная оборона Севастополя показали принципиальную несостоятельность николаевского режима, который, подавляя живые силы страны, подрезал собственные корни. Прозрела даже часть записных оптимистов.

Смерть Николая I в феврале 1855 г. создала абсолютно новую ситуацию.

Современники оставили немало схожих характеристик вступления на престол Александра II, и понятным образом все они связаны с Надеждой (нечто похожее было в начале Перестройки). Иногда ее высказывали даже в письмах, адресованных царю (например, К. С. Аксаков, Герцен)

Настроения тех месяцев Чичерин описывает так: «Пораженное в самых заветных своих чувствах, в сознании своей мощи, русское общество с неудержимою силой стремилось выйти из того невыносимого положения, в которое поставил его беспощадный и слепой деспотизм Николая 1-го.

„Свободы! свободы!“ слышалось отовсюду.

Жившие в то время помнят то сладкое чувство облегчения, которое охватило русское общество, когда, после тридцатилетнего гнета, вдруг, с высоты престола, послышались кроткие и милостивые слова. „Простить, отпустить, разрешить!“… сколько заключается в этих немногих словах. Полные надежды, все взоры устремились к новому монарху. Никто в то время не мечтал о конституции, но все ожидали реформ. В „Голосах из России“, напечатанных в Лондоне, эти стремления нашли себе выражение»³; «Несмотря на продолжавшуюся войну, общее настроение в эти первые дни нового царствования было радостное и полное надежд. Все чувствовали, что дышать стало свободнее; все сознавали необходимость поворота во внутренней политике и с каким-то трепетным ожиданием устремляли взор к престолу»⁴;

«Мертвенная инерция, в которой Россия покоилась до Крымской войны, и затем безнадежное разочарование, навеянное Севастопольским погромом, сменились теперь юношеским одушевлением, розовыми надеждами на возрождение, на обновление всего государственного строя»⁵;

«Настроение общества… было именно похоже на голубое, совсем ясное, весеннее небо. Веяло чем-то радостным, чем-то благодушным, искренним, будто исчезли куда-то плачущие и печально озабоченные люди; везде их места заняли веселые и наслаждающиеся жизнью»⁶.

Русское общество заговорило в конце Крымской войны, когда сам собой возник «самиздат» того времени — множество рукописных записок, проектов, писем, касающихся злободневных проблем русской жизни. Замечу, что крепостное право к числу таких проблем относилось не всегда — николаевская действительность и сама по себе была большой мишенью.

Огромную популярность обрели строки из знаменитого стихотворения Хомякова, призывавшего Россию к покаянию:

«В судах черна неправдой черной
И игом рабства клеймена,
Безбожной лести, лжи тлетворной
И лени мертвой и позорной,
И всякой мерзости полна».

А определение Валуева «сверху блеск, снизу гниль» из его ходившей по рукам записки стало жестким резюме николаевского режима.

С. М. Соловьев позже отмечал: «У всех, начиная с самого императора и его семейства, было стремление вырваться из николаевской тюрьмы, но тюрьма не воспитывает для свободы, и потому легко себе представить, как будут куролесить люди, выпущенные из тюрьмы на свет, сколько будет обмороков у людей от непривычки к свежему воздуху.

Первым делом было бежать как можно дальше от тюрьмы, проклиная ее; следовательно, первое проявление деятельности интеллигенции должно было состоять в ругательстве, отрицании, обличении, и все, что говорило и писало, бросилось взапуски обличать, отрицать, ругать; а где же созидание, что поставить вместо разрушенного?

На это не было ответа, ибо некогда было подумать, некому было подумать, не было привычки думать, относиться критически к явлению, сказать самим себе и другим: „Куда же мы бежим, где цель движения, где остановка?“»⁷.

Крайне важно понимать, что русское общество было достаточно незрелым — и интеллектуально, и психологически. Это тоже было прямым следствием угнетения мысли при Николае I и острого дефицита образованных людей на всех стратах жизни. Во многом отсюда тот «умственный хаос», о котором говорят многие мемуаристы.