Теорема Столыпина

Та же логика требовала после проведения в 1864 г. судебной и земской реформ постепенно ввести крестьян в общий порядок управления и суда, чтобы ликвидировать их изоляцию, вызванную прежде всего опасением воздействия помещиков на бывших крепостных. То есть нужно было убрать особое крестьянское начальство, преобразовать волостное крестьянское самоуправление в мелкую земскую единицу (волостную), которая будет встроена в систему земского самоуправления, и, наконец, организовать правовую жизнь деревни на основе твердых норм писанного закона.

Понятно, что сам масштаб реформы требовал непрерывного мониторинга, а главное — твердого желания со стороны правительства ее дальнейшей разработки, углубления и расширения.

То есть была необходима ясная программа дальнейших действий. А она, как выяснилось, отсутствовала.

Время шло, все меньше оставалось временнообязанных крестьян, деревня достаточно активно включилась в модернизацию, и созданное в 1861 г. крестьянское самоуправление, которое прежде всего было призвано не допустить возможного крепостнического «камбэка», давно решило эту задачу и категорически не соответствовало новым условиям.

Те «5, 10 лет», о которых говорил князь Черкасский[86] и которые должны были прояснить для правительства новые «потребности» деревни давно прошли, однако о продолжении реформы никто и не думал.

События пошли по другому сценарию.

Б. Н. Чичерин отмечает, что сельский быт после 1861 г. нуждался в дальнейшем совершенствовании, поскольку «Положение» 19 февраля лишь положило начало этому процессу: «Оно занялось главным делом — уничтожением крепостного права и заменою его новыми отношениями, основанными на свободе; все же остальное оно предоставило дальнейшему движению законодательства, по указаниям жизни.

Оно установило даже 9-летний срок для пересмотра многих узаконений.

Но когда этот срок истек, законодательная деятельность уже остановилась. Все работники, приложившие руки к „Положению 19 февраля“, сошли со сцены. Место их заступила реакция, опирающаяся на бюрократическую рутину.

В это время в петербургских высших сферах не оставалось уже ни одного человека способного начертать путный закон. Все было предоставлено на произвол судьбы, а то, что делалось, было ниже всякой критики. Русское правительство как будто истощилось в громадном усилии и затем погрязло в полном бездействии»²⁸.

Хотя эта суровая оценка имеет под собой глубокие основания, она все же требует уточнения.

В конце 1860 — начале 1870-х годов группой высших администраторов и придворных была предпринята, по выражению историка В. Г. Чернухи, «хорошо организованная попытка пересмотреть» установленный 19 февраля 1861 г. «принцип сохранения общинного землевладения»²⁹. Главную роль в этой группе играли шеф жандармов граф П. А. Шувалов и давний друг царя фельдмаршал князь А. И. Барятинский, писавший, в частности, Александру II, что существование общины может быть выгодно только для «коммунистов», что необходимо «поощрить частную собственность крестьян» и тем самым «задушить зародыши коммунизма, поощрить семейную нравственность и повести страну по пути прогресса»³⁰. Есть серьезные основания считать, что император сочувственно воспринимал эти доводы.

Однако ожидаемого в 1874 г. пересмотра аграрной политики в сторону индивидуализации крестьянского землевладения не произошло. Барятинский, обиженный на то, что царь утвердил военную реформу Д. А. Милютина, ушел в частную жизнь, а Шувалов был отправлен послом в Берлин. Позиции противников общины резко ослабели. А в 1875 г. начался Восточный кризис, итогом которого стала война 1877–1878 гг. Он переключил внимание власти на внешнюю политику.

С другой стороны, именно с середины 1870-х годов современники фиксируют мощный рост прообщинных симпатий общественности, в полной мере проявившийся в правление Александра III. В частности, К. Ф. Головин сообщает, что поначалу в созданном им интеллектуальном кружке «Эллипсис» только Ф. А. Левшин и он были сторонниками личной крестьянской собственности, в то время как В. Г. Трирогов, А. С. Ермолов, А. Н. Куломзин, С. С. Бехтеев и другие защищали общину и коллективизм — для крестьян. Позже они изменили позицию³¹.

По замечанию современника, крестьянская реформа вместо того, чтобы развиваться вглубь и вширь, растеклась по поверхности³².

После отстранения Н. А. Милютина от участия в делах реформы «в высших административных сферах было забыто», что после 1861 г. предполагалось издание Сельского устава (как это было у Киселева), реформа полиции, местной и губернской администрации. Незавершенным осталось устройство крестьянского и местного управления, а вновь возникавшие учреждения не имели должной связи с существующими³³.

По факту — правительство просто сложило руки.