То есть даром подмена закона нравственностью не прошла. Ясно также, что реформаторы не очень задумывались над тем, как их высокоморальный порыв будет воспринят крестьянами — тем более в перспективе.
И лично мне трудно спорить с мнением К. И. Зайцева о том, что «идея черного передела заложена в основах наделения крестьян, принятых реформой»23
.Однако нам важно понимать, что проблема была не только в формальном нарушении права собственности помещиков, но и в том, как власть обошлась с реквизированной землей.
Поэтому здесь логично повторить вопрос — а были ли другие варианты реформы?
Были.
Примерно в те же годы в русской Польше и в Японии правительство также нарушало существовавшие отношения собственности и брало в свои руки распоряжение помещичьей землей, выплачивая владельцам компенсацию. Однако оно сразу же отдавало крестьянам эту землю в собственность, не затевая, как в России, тяжелой выкупной операции на полстолетия.
Жестокая — даже не ирония, а самая настоящая издевка истории состоит в том, что те же самые люди — Милютин, Самарин и князь Черкасский с благословения того же самого императора Александра II — провели в связи с восстанием 1863–1864 гг. весьма удачную крестьянскую реформу в Польше.
К началу 1860-х гг. стало очевидным, что там, где крестьянство владело землей на правах частной собственности, оно оставалось равнодушным к любой революционной агитации; революция 1870 г. во Франции окончательно подтвердила это. И наоборот.
Поэтому, вознамерившись навсегда оторвать крестьян Польши от мятежного дворянства, имперское правительство выбрало единственно правильный путь.
Не вдаваясь в детали, отметим главное. Согласно указам 19 февраля 1864 г., крестьяне получили в полную собственность ту землю, которой фактически пользовались, ее недра, а также все постройки, живой и мертвый инвентарь. Кроме того, они могли требовать возвращения всех земель, несправедливо отнятых помещиками в предыдущие годы. Они получили право охоты, рыбной ловли, выделки и розничной продажи вина и сохранили право пользования господскими пашнями и лесными угодьями, т. н. «сервитутами»[85]
.При этом они не могли закладывать постройки отдельно от земли. Брать в залог и покупать крестьянские усадьбы могли только крестьяне. Земли нельзя было дробить на части меньшие 6 моргов (3 дес.). Разрешался обмен чересполосицы.
В результате крестьянам прирезали из помещичьих и казенных земель около 2 млн моргов (1 млн. дес.).
Сперва планировался выкуп крестьянами повинностей, но затем правительство решило вознаграждать помещиков за счет казны, создав для этого особый денежный фонд.
В 1859 г. в Польше было 424,7 тыс. крестьянских усадеб, в 1872 г. — 657,6 тыс. при 8,3 млн моргах земли24
.Итак, первое отличие этой реформы от российской было в том, что в Польше крестьяне получили в собственность всю землю, которая фактически была в их владении.
Второе — польские крестьяне были избавлены от мучительной выкупной операции.
Результат реформы известен — повышение благосостояния польского крестьянства и отсутствие аграрного вопроса в том масштабе, в каком он был в России. Да и в 1905 г. накал страстей в польской деревне был куда ниже, чем в России, крестьяне боролись за сервитуты, но не за землю.
Почему в не слишком дружественной Польше правительство своими руками провело агротехнологическую революцию, а российским крестьянам уготовило куда менее выигрышный путь развития, вполне понятно.
Когда у правительства нет идеологической зашоренности, когда оно открыто для экономических идей, у него больше возможностей вести эффективную политику. А если оно сковано идеологией — новым общественным настроением, например, — список имеющихся вариантов невелик.
Упомянутое настроение к Польше отношения не имело, поэтому там власть пошла по общеевропейскому пути. И выиграла.
Польский вариант был применим и в России, пожелай правительство основать институт частной крестьянской собственности на твердом основании. Нужно было, как это сделали в Польше, зафиксировать в форме частного права те имущественные поземельные отношения во всем их многообразии, которые были налицо ко времени реформы.
А чем обернулась наделение землей?
Подрывом идеи, на которой можно было основать начало частной собственности. Ведь крестьянин получил в 1861 г. надел не потому, что эту землю поколениями обихаживали его предки, а потому, что государство, которому были нужны его подати и повинности, выделило ему для этого земельную пайку25
.Разница, кажется, невелика. Но это лишь на первый взгляд.
Дело было не в размерах прирезок и отрезок (где-то помещики были очень даже щедры).
А в том, что Землю, которая должна была быть личной собственностью, сделали общим достоянием, которое по тем или иным принципиальным основаниям подлежало переделу.
Ну и развития какой крестьянской психологии можно было ожидать в этих условиях?
Предвижу возражение — в России начала 1860-х гг. не было инфраструктуры, землемеров и др.