Теорема Столыпина

Нравственности низкой нет, следовательно, нет и нравственности высшей; она одна для всех; она, например, всегда твердит: располагать чужим без воли хозяина есть насилие… В новейшее время деление нравственности на степени и выражение „высшие начала“ часто встречаются в сочинениях с направлением коммунизма и социализма», а потому, говорит депутат, ему «странно было встретить то же выражение в соображениях новейших законосоставителей», т. е. у Редакционных Комиссий¹⁸.

Депутат Грабянка заметил: «пора вместе с новою реформою, заняться воспитанием народа на основании твердых начал. В нравственном отношении каждое произвольное распоряжение чужой собственностью должно произвести извращение основных начал гражданской жизни. Смешивать права пользования, не отделив их резкою чертою от права собственности, — значит дать народу неясные понятия о собственности, и выгодами мнимыми заменить существенные нравственные выгоды, которые должны быть в виду законодателей»¹⁹.

А вот как 34 депутата 2-го приглашения прокомментировали пункт проекта Положения, объявляющий, что после реформы «помещик ни в каком случае не обязан… увеличивать крестьянский поземельный надел».

Такие обещания относительно будущего, резонно заметили они, не слишком успокаивают, поскольку им противоречит то, что предлагается в настоящем.

Если сейчас помещики должны принудительно отдать всю площадь крестьянских запашек, то нет гарантии, что с ростом населения правительство вновь не возьмет на себя задачу удовлетворения «новых потребностей» выросшего в численности крестьянства.

«Та же самая государственная потребность, которая побуждает к утверждению существующего надела за крестьянами, может быть призвана для увеличения надела увеличившегося народонаселения. Если нынешние предположения правильны и законны, то нельзя не признать законными подобные меры и для будущего времени.

Никакая государственная потребность не может состоять в том, чтобы принимать меры несправедливые в отношении к частной собственности. Закон не может определять правила для уклонения от законности.

Редакционные Комиссии стараются о том, чтобы снабдить крестьян возможно большим количеством земли; но средства для достижения этой цели не могут быть в нарушение прав собственности. Все интересы общественной жизни так тесно связаны между собою, что нарушение одного из коренных начал, на которых утверждается общество, поведет к расстройству всего общественного организма»²⁰.

И депутаты, как мы знаем, оказались абсолютно правы — дополнительная прирезка помещичьей земли стала главным лозунгом всех партийных программ оппозиции в 1905–1906 гг., которая этим обеспечивала себе народную поддержку.

И виновато в этом было правительство.

Вот, например, статья 3-я Общего Положения о крестьянах гласит: «Помещики, сохраняя право собственности на все принадлежащие им земли, предоставляют за установленные повинности в постоянное пользование крестьянам усадебную их оседлость и сверх того, для облегчения их быта и для выполнения их обязанностей перед правительством и помещиком, то количество полевой земли и других угодий, которые определяются на основаниях, указанных в местных положениях».

Из этого абзаца, которому в современном русском языке соответствует мысль о необходимости кормления рабочей лошади, ясно, что крестьяне получили от государства земельную пайку, прожиточный минимум, который позволит им работать и на казну и на бывшего барина (до заключения выкупной сделки), платить подати и нести повинности, не умирая при этом с голоду.

Подчеркну очевидное — именно государство определило размеры землеобеспечения, которое должно дать крестьянам возможность исполнять свои податные обязанности. Оно выступило здесь главным актором.

Но тем самым правительство как бы взяло на себя ответственность за соблюдение созданного им положения — крестьяне всегда должны иметь достаточно земли для обеспечения их быта и выполнения обязанностей перед казной.

Другими словами, власть как бы морально обязалась давать крестьянам землю дополнительно, если ее будет не хватать. Во всяком случае, такой взгляд на статью 3 возможен, и неудивительно, что крестьяне его разделяли.

С ростом населения после 1861 г. наделы уменьшились. И хотя крестьянские платежи со временем также понизились, но какие расчеты здесь могут быть убедительными?

И что должны были думать крестьяне? Они, естественно, ждали новой прирезки. Хотя в тексте Положения говорится ровно обратное — нового наделения землей не будет, но в тех конкретных условиях данная декларация весьма похожа на рассказ ребенку, что в доме есть секретная комната, откуда можно взять живой воды один-единственный раз, но больше никогда.

Через несколько лет после реформы С. М. Соловьев напишет в «Воспоминаниях» о том, что сопровождало реформу: «Голоса помещиков были заглушены либеральными криками литературы, сосредоточенной в столицах.