Теорема Столыпина

В 1865 году Н. А. Милютин говорил на этот счет, что «прежде дворянство стояло между государем и частью подданных, но… и тогда уже не было никого между царем и государственными крестьянами. Теперь же вместо 10 млн, имеющих прямое общение с царем, 20 млн, — вот и все различие. Управление по-прежнему будет состоять из элементов интеллигенции без различия сословий, призываемых к правительственной деятельности правительственной властью»¹⁷.

Далее.

Перефразируя известную мысль Бенкендорфа, можно сказать, что настоящим пороховым погребом под Империей стало принципиальное решение, определившее все течение реформы, а именно то, что помещики по приказу правительства за выкуп отдают часть своей земли крестьянам.

То, что императору пришлось фактически заставить помещиков продать крестьянам землю, нарушив тем самым принцип незыблемости частной собственности, имело многообразные и весьма неприятные последствия.

Надо ясно понимать, что Великая реформа де-факто была реквизицией, т. е. оплачиваемым видом экспроприации.

При этом крестьяне не оценили и не могли оценить, как того хотелось императору, «благородство» дворянства, как бы поделившегося с ними своей собственностью, поскольку здесь встретились два противоположных и непримиримых подхода.

Реформа стала столкновением двух стадий сознания — мифологического и рационального.

Большая беда России состояла в том, что к середине XIX в. в ней одновременно жило как бы два разных народа, говорящих на одном языке, но имеющих абсолютно разную психологию, — образованные люди и простой народ, о чем мы уже имеем некоторое представление.

Народ, на 90 % состоявший из крестьян, ментально жил в средневековье, потому что со времен условного Алексея Михайловича не имел возможности изменить эту ситуацию. Психологию меняет школа, образование, а русские элиты боялись просвещения народа — невежественными людьми легче управлять.

В результате у крестьянства, за редкими исключениями, не было цивилизованного правосознания и, в том числе, представления о частной собственности, так же, как и о свободе, и о многом другом. Они жили сформированными в средние века представлениями об окружающем мире.

Отсюда — катастрофическое непонимание по ряду ключевых проблем между крестьянами, с одной стороны, и правительством и помещиками, с другой, и, в частности, разная интерпретация сути реформы.

Напомню, что тезис «земля Божья (Царская), но нашего пользования» возник задолго до отмены крепостного права, еще в те времена, когда крепостное право оправдывалось тем, что, дескать, барин воюет, защищает царя, отечество и нас заодно, а мы его кормим. Ведь крепостное право и было введено как средство, как способ содержания дворянской армии.

Века принудительного труда формировали в крестьянском сознании твердое убеждение: право на землю имеет только тот, кто ее непосредственно обрабатывает. Идея дворянской собственности на землю с этим взглядом, понятно, не сочеталась, крестьяне ее просто не воспринимали. Отсюда вековая мечта о «черном переделе», т. е. захвате всех некрестьянских земель (помещичьих прежде всего) и последующем равном их разделе.

Поэтому Сперанский и Киселев, осознававшие мощную угрозу столкновения двух мировоззрений, крестьянского и дворянского, еще в Комитете 1835 г. были готовы на безземельное освобождение не только крепостных, но и государственных крестьян, лишь бы минимизировать влияние этих взглядов.

Казалось бы, данная проблема должна была привлечь внимание Редакционных Комиссий.

Увы…

Разумеется, уже в 1861 г. среди крестьян упорно шли слухи, что обнародованные Положения — подделка, составленная помещиками и чиновниками, чтобы скрыть настоящую «Царскую волю», т. е. передачу им всей земли. Точно так же они думали о «золотых грамотах» и в XVIII в.

Поэтому они упорно ждали передачи им оставшейся ее части или, по крайней мере, — очередной прирезки. Об этом постоянно говорят самые разные источники второй половины XIX — начала XX вв.

Желание Александра II и реформаторов — дать крестьянам помещичью землю, т. е. чужую собственность, хотя бы и за плату, было, конечно, гуманным и нравственным. Напомню, что в 1842 г. Самарин писал: «Христианская религия проповедует богатому уделять от своего имущества бедному. Новое общество поймет, что так и должно быть… То, что составляет обязанность богатого, есть право бедного. Всякий человек должен иметь собственность: это его право. Следовательно, собственность должна быть общею. И много других вопросов социальных разрешится тем же образом».

Однако подмена закона нравственностью — опасная вещь.

На этом, т. е. на смешении и фактическом уравнении понятий законности и «высших нравственных начал», которые, по мнению правительства, диктовали необходимость наделения крестьян помещичьей землей, Редакционные Комиссии буквально поймал депутат 1-го приглашения Шидловский.

Он отметил, что «выражение „высшая нравственность“ вкралось с некоторого времени для затемнения нарушения законов и действий произвола.