Теорема Столыпина

Поэтому правительство в интересах крестьян и приняло более справедливую ревизскую разверстку 1857 г., а не крепостную — тягольную. В рамках принятой концепции освобождения это был лучший путь.

Возможны ли были иные варианты? Да, возможны, о чем ниже.

При определении минимальной площади наделов Комиссии исходили из их величины в барщинных хозяйствах потому, что именно они соответствовали главной идее реформаторов — обеспечить жизнедеятельность крестьян.

Если крестьяне на таких наделах могли кормить и себя, и господина, то их площадь должна была оказаться достаточной, когда они получат свободу и уйдут с барщины.

Конечно, в каждом конкретном случае сохранить полную соразмерность было невозможно. При громадном разнообразии конкретных житейских ситуаций можно было стремиться только к соблюдению справедливой средней пропорции, что и было сделано.

К тому же нельзя было дать одним крестьянам большие наделы, а другим, живущим рядом, малые. В рамках логики правительства, не свободной от привычного аграрного коммунизма, это было бы несправедливо и не очень умно.

Можно ли было в реальных условиях 1861 г. соблюсти в отношении каждого из 130 тысяч имений и миллионов крестьянских семей полную справедливость? Едва ли.

Поэтому, можно думать, что избранный вариант был для крестьян не худшим из возможных. Безусловно, нередко помещики стремились выгадать за счет крестьян. Но было немало и обратных примеров, когда дворянство демонстрировало свои лучшие качества, которые мы привыкли связывать с этим понятием.

Следующая претензия связана с тем, что крестьяне переплатили за землю.

Ряд историков сейчас оспаривает этот взгляд. В частности, Б. Н. Миронов доказывает, что налоги и платежи на душу населения после 1861 г. были меньше, чем до реформы, а выкупная операция была в конечном счете выгодна крестьянам.

С учетом инфляции (64 %) цена надельной земли в 1907–1910 гг. была выше той, по которой они ее выкупали на 32%

Надо помнить, что из-за инфляции тяжесть выкупных платежей постепенно снижалась, что в течение 45 лет (1861–1906 гг.), надельная земля кормила, поила и одевала крестьян и что после выкупа она превратилась в огромный капитал¹⁶.

Другое дело, что выкуп в нечерноземных губерниях, где помещики получали доход не от земли, а от промысловых оброков крестьян, был намеренно завышен. Однако проведенное в 1881 г. понижение выкупных платежей привело ситуацию к норме.

Бенефициаром реформы, конечно, оказалось государство, но вряд ли оно подозревало, чем обернется этот тактический выигрыш.

Так что стандартные претензии к Великой реформе на фоне того, что крестьяне получили право на свободный труд, не слишком убедительны.

Более того, их значимость, которой я отнюдь не оспариваю, все же не столь велика, как обычно считается. К сожалению, народническая литература заложила традицию слишком серьезного, чуть ли не телеологического отношения к отрезкам и платежам, т. е. к внешним «параметрам» жизни крестьян, однако на деле этот взгляд, как мы увидим, просто уводит нас в сторону от реальных изъянов реформы.

Что не так с Великой реформой?

По моему убеждению, ключевой вопрос состоит вовсе не в том, кого — крестьян или помещиков — «больше ограбили» и сколько было уплачено за землю.

Куда важнее для судеб нашей страны было то, что реформа не позволила ни крестьянам, ни помещикам, что называется, найти себя в новой жизни, в новой реальности, что в массе они не смогли эффективно адаптироваться к рыночным условиям, что «коридор» возможностей для их мирного сосуществования и эволюционного развития их хозяйств, чего искренне хотели Александр II и его соратники, оказался очень узким.

И произошло это не потому, что крестьяне потеряли землю или переплатили за свободу, а потому, что, как мы увидим, наспех собранная — во многом экспромтом — временная конструкция реформы вопреки тому, что планировалось в 1861 г., превратилась в постоянную, что реформа, условно говоря, застряла даже не полдороге, а лишь выйдя из прихожей за дверь.

В то же время сохранение временной конструкции реформы способствовало дальнейшему разобщению крестьянства и помещиков, которые в итоге получили сплоченный против них коллектив, (что и предвидели в 1860 г. современники).

Раньше они могли держать его в узде не только принуждением, но и взаимными выгодами, договариваться, а теперь их резко разделили, обособили и противопоставили друг другу (и попутно включив механизм психологической компенсации за прошлые унижения).

Отчасти это было сделано намеренно, и не только из-за опасения возможных рецидивов крепостничества. У Редакционных Комиссий был и другой расчет.

Реформа была не только победой бюрократии над дворянством, но и торжеством демократического цезаризма — царь освободил крестьян и заставил господ отдать часть земли. В частности, он хотел быть царем для всех крестьян.

Демократический цезаризм Наполеона III, «крестьянского императора», был тогда в большой моде.