Теорема Столыпина

Хотя на банковских землях в 1907–1908 гг. была проведена большая работа[162], а волна переселенцев стала захлестывать Сибирь, довольно быстро стало понятно, что и деятельность Крестьянского банка, и переселение не смогут быть решающими факторами успеха реформы.

И здесь случилось то, на что никто не рассчитывал.

Уже в 1907 г. крестьянами были поданы 221,7 тыс. ходатайств об изменении условий землепользования. В 1908 г. к ним добавилось еще 385,8 тыс., а всего за 1907–1908 гг. в Комиссии поступило 607,5 тыс. прошений о проведении землеустройства. Стало ясно, что большая часть крестьян не хочет вести хозяйство в старых условиях.

Так к началу 1909 г. землеустройство вышло на первый план, и это радикально изменило первоначальную стратегию реформы.

Поток ходатайств о землеустройстве оказался весьма неожиданным и приятным сюрпризом для реформаторов. Кофод пишет, что «никто, даже я сам, не верил в то, что разверстание в течение первых лет получит сколько-нибудь значительное распространение за пределами тех губерний, где крестьяне практиковали его по собственному почину… Сам Столыпин еще весной 1907 года смотрел на разверстание как на дело второстепенной важности в сравнении с огромной работой по дроблению и продаже многочисленных имений, купленных Крестьянским банком»⁷⁷.

Почему Кофод не верил в немедленный успех землеустройства?

Потому, что закон обуславливал разверстание согласием 50–75 % домохозяев (в зависимости от формы землевладения).

В то же время в Пруссии для этого требовалось желание владельцев 1/4 разверстываемой площади (а не числа дворов), а во всей Скандинавии, включая Финляндию, любая деревня могла быть разверстана по требованию одного-единственного владельца надела.

В итоге эта умеренность нашего законодательства, которую он считал излишней, сработала на пользу реформе.

Она девальвировала главный аргумент многочисленных противников реформы, которые как раз кричали о недопустимости принуждения крестьян.

Она облегчала работу землемеров, снижала сопротивление реформе в самих деревнях, «и она действовала сдерживающе на поток заявлений о разверстании, который в последние годы перед первой мировой войной был таким сильным, что при тогдашних технических силах было бы невозможно поспевать за ним, если бы условия требования разверстания были мягче»⁷⁸.

Как выяснилось, Кофод переоценил общинные симпатии крестьянства.

Превращение землеустройства в мейнстрим реформы потребовало, однако, серьезных изменений в существовавшей программе преобразований, прежде всего — резкого увеличения числа землемеров.

Страна не была готова к такому повороту — мы помним, что эту проблему огромная Российская империя не могла решить со времен Киселева. Точнее, не пыталась решить. Теперь ей приходилось заниматься в авральном режиме.

Если на 1906 г. в Землеустроительных комиссиях должны были работать 200 землемеров, то на 1908 г. потребность в межевых силах была определена уже в 1200 человек, а на 1909 г. — в 2500⁷⁹.

В стране начали открываться многочисленные землемерно-агрономические училища, а также краткосрочные землемерные курсы. Без этого реформа Столыпина не приняла бы столь впечатляющего масштаба.

Забегая вперед, замечу, что в день начала Первой Мировой войны в Землеустроительных комиссиях было 6998 землемерных чинов, из которых 2705 были призваны на военную службу или ушли добровольцами⁸⁰.

Землеустройство начиналось с подачи крестьянами ходатайств об изменении условий землепользования, потом составлялся проект, в соответствии с которым проводились землемерные работы, далее эти работы выполнялись на местности и, наконец, утверждались принятые населением проекты.

Землеустройство делилось на личное (единоличное) и групповое (коллективное). Первое с 1912 г. включало 3 вида землеустроительных действий, а второе — 5.

Мы уже знаем, что оно было необходимо для ликвидации качественных недостатков крестьянского землепользования[163] и превращения надела в один компактный участок, что само по себе должно было создать предпосылки для подъема крестьянских хозяйств.

Однако создавать хутора и отруба, чем занималось личное землеустройство, было возможно только в тех селениях, которые имели точные юридические границы.

Однако десятки тысяч деревень таких границ не имели, и их устанавливало групповое землеустройство. Оно отграничивало все земли данного общества от смежных с ним владений, уничтожало описанную выше вненадельную чересполосицу между селениями и землями разной юрисдикции. После этого крестьяне решали, выходить ли им на хутора и отруба или оставаться в общине.

Из 6,2 млн поданных за 1907–1915 гг. ходатайств о землеустройстве 48,0 % относятся к личным и 52,0 % — к групповым. Цифры сами по себе громадные.