Эти оценки выдающихся экономистов разительно не совпадают с мнениями негативистов о перманентном упадке и кризисе Империи в конце XIX — начале XX вв.
И как же быть человеку, который не будучи историком, хочет понять, что в конце концов происходило?
Люди, как известно, очень склонны к упрощениям, к простым ответам на сложные вопросы, и вполне естественно, что это относится и к попыткам понять Историю. Когда мои студенты хотят получить от меня подобные ответы, я в ответ прошу поднять руки тех, кто считает свою жизнь простой. Рук никто не поднимает. И тогда я интересуюсь, почему же они так уверены в том, что совокупная жизнь миллионов людей описывается элементарно?
Но эту уверенность с ними разделяет с ними множество людей, обожающих приводить в качестве довода произведения художественной литературы, а также мнение бабушки, дедушки.
Однажды я получил письмо от телезрителя, который, ссылаясь на рассказ А. П. Чехова «Мужики», упрекал меня в приукрашивании дореволюционной действительности. И его точка зрения понятна. Только он странным образом не заметил слов матери Николая: «Мужики наши горькие, не в дом несут, а из дому. И Кирьяк пьет, и старик тоже, греха таить нечего, знает в трактир дорогу. Прогневалась царица небесная». Ситуация известная не только по Чехову.
Мы уже знаем, что положительного героя-предпринимателя мы от русской классической литературы не дождались. А позитивно описанного трудолюбивого зажиточного крестьянина — не мироеда? О том, что такие были, говорит тот же Успенский.
Может ли рассказ Чехова, или воспоминания условной бабушки, которая помнит, как чудесно жилось в СССР (мы ведь не в курсе, кем она была и какую должность занимал ее муж), быть серьезным аргументом?
Понятно, насколько важны для потомков мнения современников, но надо ясно понимать, что не всегда они «в одну цену». Статистика не расскажет о том, как воздействовали на окружающих своим магнетизмом Петр I или Наполеон, это может сделать только очевидец.
Однако очевидцы могут иметь совсем разные мнения относительно улучшения или ухудшения, например, благосостояния крестьян после 1861 г. или о причинах учащения неурожаев в конце XIX — начале XX вв., или о проблеме глобального потепления. Часто это обычная иллюстрация к сюжету о стакане воды, который то ли наполовину пуст, то ли наполовину полон. Так устроены люди.
К тому же личное мнение одного человека иногда выглядит довольно сиротливо на необъятных российских просторах, если он не Чичерин или Соловьев.
Напомню, что Франция с территорией порядка 550 тыс. кв. км. справедливо считается гигантом Западной Европы. Однако суммарная площадь лишь трех
дореволюционных российских губерний из девяноста — Вятской, Пермской и Самарской — составляла 635 тыс. кв км! (557,9 тыс кв верст)При этом не только каждая губерния, но часто и отдельные уезды были целым миром со своей историей, спецификой устройства и организации жизни[194]
. Негативисты предпочитают этого не замечать, потому, что для их нехитрых построений куда удобнее рассматривать Россию как пространство внутри даже не МКАД, а Бульварного кольца.Попробуем представить территорию Европейской России в 5 млн. кв км, равную половине части света Европа (около 10 млн. кв км). Здесь в 1861 г. в 334,5 тыс. сельских поселений проживало примерно 54 млн. чел., а в 1897 г. в 591,1 тыс. сельских поселений обитало порядка 82 млн. чел.343
Понятно, что число конкретных житейских ситуаций, имевших место на этом пространстве — от Урала до Польши, от Белого моря до Каспия и от Балтики до Черного моря — приближается к бесконечности. На этих просторах всегда можно найти аргументы, для создания, так сказать, и «Севильского цирюльника», и Реквиема. То есть, здесь нетрудно обнаружить факты, которыми можно что угодно подтвердить, и что угодно опровергнуть!
Мы уже видели, что традиционные методы демонстрации упадка благосостояния населения после 1861 г. в большей частью неосновательны.
Как ясно из изложенного, у нас нет ни одного источника, который позволял бы
Всего два примера.