Нередко эти цифры для России — грузовик, полученный из суммы паровоза и велосипеда, деленной пополам. В этом смысле мне нравится такой пример. В 1917 г. 52 % крестьянских хозяйств не имели плугов, «обрабатывая землю сохами и косулями и т. п.»346
. Действительно, если определять уровень развития, например, плужной обработки земли, исходя из того, что в Архангельской губернии, согласно Переписи сельхозмашин и орудий 1910 г., на 100 орудий подъема почвы приходилось 0,2 железного плуга, а в Ставропольской — 99,4, то средняя величина и составит примерно 50 %.Этот факт, безусловно, в известной степени показателен. Однако им в принципе игнорируется то обстоятельство, что в Архангельской губернии на каждые 500 сох, рал, косуль приходился всего 1 железный плуг, а в Ставропольской губернии их было в 497 раз больше.347
Или вот такой популярный пример нашей «вечной» отсталости («сравнения на Запад»). Несмотря на то, что в начале XX в. Россия имела вторую по протяженности длину железных дорог в мире, на единицу пространства в Европейской России рельсовых путей было в 11 раз меньше, чем в Германии и в 7 раз меньше, чем в Австро-Венгрии и т. п.348
Все верно. Не могу, однако, не заметить, что площадь Германии составляла 10,4 %, а Австро-Венгрии — 13,2 % площади Европейской России, т. е. первая по размерам территории уступала последней в 9,6 раз, а вторая — в 7,6 раз. С учетом этого обстоятельства отставание России в густоте железнодорожной сети не выглядит уж совсем безнадежным.
Показательно также, что в 1913 г. в губерниях Архангельской, Олонецкой, Вологодской, Пермской и Вятской (примерно треть Европейской России) на пространстве в 1,64 млн кв верст, в полтора раза превышавшей суммарную площадь Германии и Австро-Венгрии, проживало порядка 11 млн. чел., т. е. в 10–11 раз меньше, чем в указанных странах вместе взятых[195]
.Вопрос — нужна ли была на русском Севере и Северо-Востоке такая же разветвленная железнодорожная сеть, как в центре Европы, несколько иначе насыщенном человеческой деятельностью?
Я не оспариваю пользы такого рода сопоставлений в принципе, но хочу заметить, что они имеют ограниченную
Граница сравнений — здравый смысл. Бездумные сопоставления правды не открывают, а восприятие портят.
Историческая наука уже вышла за рамки традиционных подходов к жизни крестьянства, введены в научный оборот массивы неизвестной ранее статистики, однако прививаются новые взгляды непросто.
В контексте разрушения стереотипов традиционной историографии особо следует отметить новейшее исследование Т. В. Натхова и Н. А. Василенка, посвященное анализу динамики и региональным различиям в детской смертности в России после 1861 г. Ее весьма высокие показатели, как считают негативисты, опровергают тезис о «триумфальном социально-экономическом прогрессе» Империи в пореформенный период.
Соавторы на основании множества статистических, этнографических и медицинских источников показали, что уровень детской смертности определялся прежде всего культурными практиками вскармливания и ухода за младенцами, а не от доходами, грамотностью или доступом к медицине родителей.
В сравнении с другими этническими и религиозными группами Европейской России самый высокий уровень младенческой смертности фиксируется среди великорусского населения, что в первую очередь было связано с ранним отказом от грудного вскармливания и переходом на твердую пищу, начинавшимся порой с первых дней жизни ребенка.
Эти выводы вполне согласуются с результатами аналогичных исследований по демографической истории Европы и показывают, что использование уровня младенческой смертности как показателя, отражающего уровень жизни населения в аграрных обществах, не слишком оправданно. Следовательно, заключения о стагнации уровня жизни в предреволюционной России, сделанные на основе показателя младенческой смертности, необоснованны349
.Далее. Еще до революции немало было сказано о том, что нигде в Европе не было такого огромного количества нерабочих дней, как в России.350
Таблица 14
Годовой бюджет времени крестьянина-работника в середине XIX — начале XX в.
Источник:
Я давно заметил, что научное сообщество обычно воспринимает этот важный факт, актуализированный Б. Н. Мироновым, как некий курьез, как что-то вроде экстравагантного галстука, пропускает мимо ушей и возвращается к привычному малоземелью и подушевым сборам.
А между тем это опровергает известное мнение о крайне напряженном бюджете трудового времени у российских крестьян, которые в силу плохого климата вынуждены-де работать, не покладая рук, и не успевают из-за этого обработать должным образом свою землю.