Банкротство наше, левых деятелей, теперь совершенно несомненно. Если мы не шарлатаны, а честные работники, мы не имеем права теперь, после четырехлетнего опыта, приведшего Россию к гибели, не пересмотреть наших лозунгов, всей нашей идеологии и не сказать о результатах этого пересмотра массам, которые мы — пусть невольно — ввели в заблуждение и, поведя по ложной дороге, погубили… Мы представляли себе нашу роль в истории как какой-то триумфальный марш по вершинам веков в поучение всем народам. Мы ошиблись: нам предстоит не светлое торжество победителей, а унижение и позор побежденных…
Я уже писал о том, что хотя — с внешней стороны — Февральские события начались с возмущения женщин в хлебных очередях Петрограда, но попытка представить революцию 1917 г. как «голодный бунт», в роде породивших Смуту катаклизмов 1601–1603 гг., совершенно несостоятельна. Поражения в войнах актуализируют у населения эмоции совсем другого порядка, чем голодные спазмы. Как и революция 1905 г., революция 1917 г. произошла, условно говоря, «от головы», а не «от желудка».
Часто приходится слышать вопрос: «Если в царской России все было так хорошо, как вы говорите, то почему произошла революция?»
Начинать ответ приходится с того, что нигде и никогда ни мои коллеги-единомышленники, ни я сам не утверждали, что в Российской империи «все было хорошо».
Главное же состоит в том, что в самом вопросе заключена путаница. Он смешивает три разных, хотя и взаимосвязанных, как все в истории, сюжета.
Первый из них — проблема успеха российской модернизации, второй — проблема устранения от власти Николая II, то есть его отречения, третий — проблема возможности устроить в стране массовое безнаказанное мародерство, то есть «черный передел».
Николай II был свергнут не потому, что его экономическая политика провалилась, а в первую очередь из-за его неумения, как считалось, успешно вести войну.
Этот важнейший момент почему-то упускается из виду, когда задают данный вопрос. И понятно, почему упускается: советская власть всю свою 75-летнюю пропаганду строила на том, что революция случилась именно из-за обнищания трудящихся масс, да и в постсоветское время от этих утверждений не отказались. Поколения были воспитаны в этой парадигме, и плоды такого воспитания никуда не исчезнут.
Выдающиеся результаты, с которыми Россия встретила новый 1914 год, не означали, что у нее не было трудностей, не было проблем. Были — как и во всякой стране с многонациональным населением в 175 млн человек и огромной территорией. Однако они не были связаны с ухудшением положения народа, как нас уверяют уже сто лет.
Страна вступила в Первую мировую войну, находясь на пике экономического развития. Новейшие исследования доказывают, что трудности Первой мировой войны Империя переживала легче, чем ее противники, в первую очередь Германия. Б. Н. Миронов убедительно доказывает, что «только Россия не испытывала серьезных проблем с продовольствием. Во всех воюющих странах положение с продовольствием было гораздо хуже, чем в России, в том числе во Франции и Англии, не говоря уже о Германии и Австро-Венгрии»450
. Л. И. Бородкин констатирует рост реальной заработной платы рабочих вплоть до 1917 г.451Л. Н. Литошенко демонстрирует, что война опровергла все пессимистические прогнозы относительно ее влияния на сельское хозяйство и жизнь деревни, которые были популярны в первые недели военных действий. Сразу после объявления войны семьи призванных начали получать от государства денежные пособия, согласно закону от 25 июня 1912 г., весьма широко определившему круг лиц, имевших на это право. Это был один канал получения деревней денег, причем быстро возраставший.
За первые 5 месяцев войны было выдано пособий на сумму свыше 267 млн руб. В 1915 г. объем пособий достиг 623,7 млн руб., в 1916 г. — 1106,8 млн руб., в 1917 г. — около 3 млрд руб. Преобладающая часть этих гигантских сумм попадала в деревню, где ее значение было тем больше, что одновременно с выдачей пособий призванные на войну члены семьи переходили на казенное содержание и соответственно вычеркивались из расходного бюджета семьи.