Теорема Столыпина

Провиантские чиновники не блистали честностью и в королевской Франции, однако там они не носили мундира и «генералы приказывали их вешать». В России же это — офицеры, «ворующие до такой степени непристойно, что быстро наживаемые ими громадные состояния должны были бы открыть глаза правительству», но оно предпочитает оставаться слепым в этом плане. Их часто отдают под суд, но ни одного наказанного из них автор не видел; схожую ситуацию он отмечает в Англии.

Чиновники из комиссии снабжения обмундированием просто вздувают цены на него и они — «лишь жалкие воришки» по сравнению с провиантскими офицерами, которые разоряют свою страну «тысячами способов», среди которых, однако, доминируют два.

1) Сговор с полковыми командирами и капитан-исправниками (уездные начальники) о фиктивном установлении более высоких цен на провиант, чем те, которые есть в действительности.

2) Определение находящегося в магазинах хлеба якобы сгнившим, покупка (заготовка) нового и тайная продажа старого¹⁵¹.

Быть провиантским чиновником настолько выгодно, что этими должностями в Петербурге торгуют, так же, как и полками.

Ясно, продолжает автор, что достойный человек не станет жить такой жизнью, которая в принципе может испортить кого угодно; впрочем, провиантмейстеры моралью не обременены. Так, комиссионер полка Ланжерона майор Петр Нартов был человеком «презренным и негодным», которого выгнал прочь родной отец. На него заводилось три или четыре уголовных дела, он открыто мошенничал в карты, и тем не менее купил в Петербурге значительный округ и ворочал огромными суммами. Автор два года наблюдал, «как он обкрадывал казну с одинаковыми беззастенчивостью и бесстыдством», а под конец потом украл у Ланжерона несколько тысяч рублей, оставленных им на столе. И при всем том «это был один из более еще честных людей своей компании»¹⁵².

Эпицентром армейского мошенничества является полковая канцелярия, где круглые сутки 30 писарей заняты фабрикацией бесчисленного количества бумаг. Помимо того, что все приказы по полку записываются в особую книгу, с которой снимаются копии для каждой роты, существуют еще 13 специально прошнурованных книг, которые рассылает за своей печатью военная коллегия. В одну записывают жалованье, в другую — провиант, третья предназначена для казначейства и т. д. Приход и расход каждого предмета фиксируется в книгах, и дважды в год все офицеры своими подписями удостоверяют, что все необходимое поступило в полк и все было израсходовано правильно¹⁵³.

Если офицеры недовольны командиром, они могут отказать ему в своей подписи, что может стать для него большой проблемой. Однако такое случается редко, потому что «обыкновенно застращенные или подкупленные своими начальниками офицеры подписывают, не читая; если же они и придираются к тем, которые позволяют себе слишком большие злоупотребления, то часто лишь для того, чтобы сорвать какую-нибудь подачку, после чего делают все, что от них желают»¹⁵⁴.

Так мера, которая в принципе должна была бы уменьшать злоупотребления, поскольку делала и офицеров ответственными за происходящее в полку, наоборот, способствовала росту воровства — ведь «в случае чего» командира пришлось бы судить вместе со всеми офицерами. Поэтому предпочитают никого не трогать, и все махинации остаются безнаказанными.

Именно отсюда вытекает мысль Ланжерона о том, что «не существует страны, в которой было бы столько предосторожностей против злоупотреблений, как в России, и ни одной, где бы их совершалось столько».

Понятно поэтому, что вынужденный все время писать и считать полковник должен стать «настоящим прокурором» (во французском смысле термина). В силу этого храбрый боевой офицер, который умеет «лишь сражаться» и достойно командовать своим полком на войне, «считается в России очень дурным полковым командиром».

Наибольший доход полковникам приносит содержание лошадей, точнее, махинации с фуражом и их поголовьем. Не говоря о том, что упряжные лошади овса не получали, он всегда мог, снизив число установленных казной повозок, уменьшить соответственно на 40–50 голов число лошадей в сравнении с положенным по закону.

Если полк квартирует в таком районе, где в случае форсмажора можно за 24 часа купить 200–300 упряжных лошадей, то тогда их можно в полку не иметь. В этом случае эти «мертвые» лошадиные «души» приносят полковнику «громадные» деньги.

Доход зависит от места дислокации полка и от цен на фураж. При прочих равных Ланжерон определяет его в 5 тыс. руб. для егерского батальона, в 8 тыс. для пехотного полка и в 15 тыс. руб. для гренадерского полка. (Напомню, что средняя величина оброка в конце XVIII в. считается в 5–8 руб.)

Часто в кавалерийских полках не хватает 300 лошадей до положенного числа, но этот фокус приносит их командирам 25, 30 и даже 50 тыс. рублей дохода. Они стремятся не только уменьшать поголовье своих лошадей и положенный им рацион, но и завышать закупочные цены фуража.