Теория айсберга

– Потому что в твоей истории говорится о шторме! – ответил он без промедления. – Цунами. Наводнение. Потоп. Словом, сюжет, к которому уже миллион раз обращались. Уж извини, ничего особенно оригинального здесь нет.

– В-вот как?

Да уж, что есть, то есть, ненормальный старикан так и режет напрямик, не старается сказать помягче.

– Может, знаешь такую книжечку, Библия называется? – насмешливо спросил он. – Потоп, ковчег…

– Д-да, Ноев ковчег, – я улыбнулся.

– Верно. Библия тоже выбрала всезнающего рассказчика. Вот только в случае Библии это понятно – рассказывает-то Господь Бог!

Он фыркнул, потом откровенно рассмеялся над собственной шуткой. Похоже, он сам от себя был в полном восторге.

– Если же говорить о твоем потопе – меня интересует не точка зрения Бога. Мне хочется знать, как проживают эту ситуацию твои персонажи. Им и надо дать слово. Я бы на твоем месте переписал всё это заново с точки зрения… как там его зовут, мальчика, который занимается серфингом?

– С-с-симон, – ответил я, называя имя главного героя.

– Ну да. Вот он меня и интересует.

Меня это слегка пришибло. Я целую неделю работал над началом рассказа, а теперь оказывалось, что всё придется переделывать. Мсье Эрейра, наверное, понял по моему лицу, что я расстроен, потому что подошел поближе и сказал:

– Писать – всё равно что рубашку гладить. Надо снова и снова повторять одни и те же движения до тех пор, пока не исчезнут все складочки. Я долго думал, что для этого требуется стойкость, но нет – на самом деле надо быть упрямым. Ну то есть не для того, чтобы гладить. Хотя не знаю. Я глажкой не занимаюсь. Ты вот гладишь одежду?

– Н-нет. Мама г-гладит.

Разговор принимал странноватый оборот. Я всмотрелся в квадратное мускулистое лицо старика. От зажатой у него в зубах трубки шел горький запах.

– А теперь убирайся. Я больше не желаю тебя видеть в своем доме. На следующей неделе оставишь библиотечные книги на пороге. И незачем звонить.

Я не мог вот так вот уйти. Мне надо было знать точно.

– Это же вы, п-правда? – спросил я, вытащив из рюкзака «Парадоксальный сон».

Он посмотрел на меня и опустил глаза. На его лице уже ничего нельзя было прочесть, кроме неясной печали.

– Не понимаю, о чём ты.

– Вы п-прекрасно з-знаете. И я т-тоже з-знаю.

– Что за чушь, – вздохнул он. – Ничего ты не знаешь.

– Мне надо з-закончить рассказ к п-первому сентября, – сказал я.

Крайний срок приближался, и мне не хотелось пролететь с этим конкурсом.

– Меня это не касается, – сказал мсье Эрейра, удаляясь в глубину комнаты.

– А вот и к-касается. П-потому что вы мне п-поможете.

– Я тебе помогу?

Он повернулся ко мне и пристально посмотрел в глаза. Лицо его как-то странно светилось.

– Вы п-поможете мне п-понять, как п-писать хорошо, – сказал я.

Он уставился на меня в некотором недоумении. Больше того – он напоминал старого оглушенного боксера на ринге.

– Мальчик, что это тебе в голову взбрело? По-твоему, мне заняться больше нечем, кроме как править сочинения недомерка, который даже не отличает внутреннюю фокусировку от нулевой?

Я оглядел сверху донизу его лиловый халат. Я не то чтобы думал, что ему больше нечем заняться, – я это знал.

– Если вы откажетесь, я в-всем расскажу, что з-знаменитый Роберт Р. Аддамс не умер. Что он живет в Ф-фижероле. Д-думаю, это многих з-заинтересует.

– Только потому, что я смутно напоминаю писателя, умершего сорок лет назад, ты…

Я бросил на него насмешливый взгляд, как будто хотел сказать: «Даже и не старайтесь». Он опустил голову и умолк.

– В-встретимся в п-понедельник, чтобы п-поработать над началом? – сказал я с улыбкой.

Он что-то пробормотал сквозь зубы. Не дожидаясь его ответа, я вышел из гостиной, потом на улицу и уже за дверью почувствовал, как на моем лице расплывается улыбка.

5. Случайные частицы

На следующий день – это было воскресенье, 14 июля[11] – город, как и каждый год, готовился устроить фейерверк и танцы на площади перед мэрией. В воздухе словно веяло легким ароматом – пахло праздником. Авеню Бордо украсили гирляндами флажков, люди прогуливались за руку или в обнимку. Обычно весь город выстраивался вдоль улицы, чтобы посмотреть парад колесниц. Выступали мажоретки[12], а за ними под звуки духового оркестра катили несколько пожарных машин.

Сколько себя помню, мы всегда приходили на этот праздник – мама, папа, Адам и я. Даже когда день был будний и папе назавтра надо было идти на работу. Весь город собирался по такому случаю. Весь город – за исключением мсье Эрейра. И я вдруг стал думать о нем. О том, сколько же времени он не выходил из дома. Я заподозрил, что он всё себе заказывал на дом: покупки, чистое белье, книги. Старик десятилетиями не появлялся на улице. Что же у него в голове было не так?